Круг замкнулся
Шрифт:
Пол по-прежнему не отвечал, лишь пил «Просекко», насупившись.
— Когда ты ей скажешь? — спросила Мальвина.
— Не знаю, — пожал он плечами.
Теперь у нее осталась только одна забота: вернуть Пола в доброе расположение духа. Для этого понадобилось приподнять его бедра над поверхностью воды, обхватить губами кончик его поначалу вялого пениса, а затем энергично поупражняться, задействуя голову и шею. Сработало.
Под утро Мальвина внезапно проснулась и обнаружила, что Пол лежит, глядя широко открытыми глазами в серый полумрак гостиничного номера.
— Эй, — она погладила его по голове, — что с тобой?
— Через пару часов начнутся дебаты, — ответил Пол. — Что мне делать?
— Слушайся своего сердца, — посоветовала Мальвина и тесно прижалась к нему, а в окно уже проникал шум пробуждающегося города.
На следующий день Пол высидел дебаты целиком. Длились они шесть часов. Задние ряды и галереи для партийцев были переполнены. На балконе для публики заняты все места.
Пол не выступал. Он слушал других. Кеннета Кларка, например:
Если мы спросим себя, ясны ли нам причины для вступления в войну, полагаю, палата должна ответить «нет». И вряд ли мы использовали все существующие мирные инициативы… У меня такое чувство, что хорошо бы пройтись редакторской правкой по правительственным документам, особенно по некой воинственной дате, прежде чем в Ираке станет слишком жарко.
Пол согласился с этим. Любой разумный человек согласился бы. Крис Смит сказал:
Возможно, для военных действий еще придет время… но в данный момент расписание составляет исключительно президент Соединенных Штатов.
Пол кричал вместе со всеми: «Слушайте, слушайте!» — но опомнился и огляделся, не наблюдает ли за ним кто-нибудь из погонял.
Затем выступил Тони Блэр:
Наши доводы основаны на справедливости. И надеюсь, британский народ внимательно прислушается к ним, ибо тогда всем станет очевидно, что если нам придется прибегнуть к крайним мерам и начать военные действия, мы поступим так не потому, что хотим войны, но потому, что Саддам Хусейн грубо нарушает резолюции ООН.
Пола его аргументы не убедили. Он и раньше не находил их убедительными. И по-прежнему не мог уразуметь, почему этот человек, безусловно принципиальный, цепляется за полуправду и не желает — вопреки общественному мнению, вопреки предупреждениям соратников — свернуть с пути, который он выбрал, свернуть с узкой ухабистой дорожки. Ерунда какая-то. Зачем мы это делаем? Зачем всеми силами стараемся поверить в угрозу, исходящую от маленькой бедной страны, расположенной за тысячи миль отсюда, когда ее связи с террористами не доказаны, а обветшавший военный арсенал был демонтирован давным-давно под строгим оком инспекторов ООН?
Шесть часов — чересчур долгий срок, чтобы сидеть не шевелясь, внимая ораторам. Хотя страсти в палате продолжали накаляться, Пол невольно переключился на другие проблемы. Он думал о Мальвине, о том, как обставить развод с Сьюзан в чисто практическом отношении; вспоминал обшарпанный отель в Риджент-парке и наглый взгляд молодого парня за стойкой администратора. Подлая мыслишка пришла ему на ум. По правде сказать, она вот уже несколько дней мелькала у него в голове, прячась в тени, но сегодня вечером смело, нахально вышла на авансцену. Возмутительная мысль, но Пол долее не мог от нее отмахиваться.
Если начнется война, Марка отправят в командировку в Ирак и мы опять сможем пользоваться его квартирой.
Вот чего ему хотелось больше всего на свете.
Сто двадцать один депутат от Лейбористской партии отказал правительству в доверии, проголосовав за оппозиционную поправку. Но Пол не принадлежал к их числу. По окончании дебатов он вышел в вестибюль, куда не допускались посторонние, и поспешил сбежать из Вестминстера, ловко лавируя между журналистами и коллегами-депутатами.
Он послушался своего сердца, и оно благодарно откликнулось: пока Пол шел домой по пустынным улицам, его сердце гулко стучало.
Весна
6
Почти три месяца потребовалось Клэр, чтобы разыскать Виктора Гиббса. Это оказалось нелегко. Наверное, тридцать лет назад, в те невообразимые, докомпьютерные, доинтернетовские времена, такое было бы и вовсе невозможным.
Даже теперь ей пришлось — вопреки разумным опасениям — прибегнуть к посторонней помощи. Но выбора у Клэр не было. Поиск в Интернете выявил тысячи людей по фамилии Гиббс, а письма тем, чье имя начиналось с буквы «В», не привели к желаемому результату: письма либо вернулись, либо на них вежливо, коротко ответили: мол, ошиблись адресом. Так она маялась в тупике, пока не вспомнила, что Колин Тракаллей работал в отделе кадров Лонгбриджа, и нехотя решила посвятить его в свою тайну.
Перед разговором с отцом Бенжамена Клэр нервничала, однако Колин оказался куда отзывчивее, чем она ожидала. Сказал, что теперь, когда у него пропал сын, он лучше понимает, что пережили Клэр и ее семья. Она возразила: между этими двумя случаями нет ничего общего, Бенжамен — зрелый (во всяком случае, достигший средних лет) мужчина, который знает, что делает, и может о себе позаботиться, да и уехал он по собственной воле. Не было ли от него вестей за последние два месяца, полюбопытствовала она. Колин ответил отрицательно, и больше ему добавить было нечего. Он согласился отправиться в отдел кадров Лонгбриджа и глянуть, не найдутся ли в папках записи, касающиеся Гиббса.
Слово свое он сдержал. Спустя несколько дней Колин позвонил и сказал, что Гиббс все еще значится в старой картотеке: в 1972 году он предоставил адрес близкого родственника в Шеффилде, по которому его можно было найти. Клэр проверила адрес по компьютеру — там до сих пор проживал некий Гиббс. Брат Виктора, как выяснилось. Клэр написала ему, представившись управляющей лонгбриджского фонда и соврав, что фирма решила выплатить бывшим работникам прибавку к пенсии. Минуло две недели, прежде чем ее удостоили ответа, содержавшего нынешний адрес Виктора Гиббса. Он жил на побережье Северого моря, в Кромере, в графстве Норфолк.