Круги на воде
Шрифт:
Он взял салфетку, болтающуюся меж её пальцев, провёл мягкой белой бумагой по своей ладони и положил её на подлокотник между ними.
— Я слишком молод, чтобы быть твоим крёстным. Давай, пей воду. А что до остального — полёт будет долгим, впереди еще много часов над землей. — Он откинулся на спинку.
Взору Натали предстал профиль Декстера: выступающая бровь, высокая скула, точёная челюсть и одновременно — сконцентрированный взгляд. Мышцы шеи и щеки надулись, словно он сжимал зубы, обдумывая какой-то серьёзный вопрос, который требовал полной концентрации. Несмотря на стройное
Она глотнула воды. Самолёт начал двигаться. Она повернулась к Декстеру. Его глаза были открыты, но у неё было впечатление, что он ничего не видел перед собой: ни спинки впереди стоящего сиденья, ни маленького экрана, ни пакета с принадлежностями для дальнего полёта.
— Всё нормально? — спросила она, поставив стаканчик на салфетку.
Он повернулся к ней. Свет в салоне сейчас был приглушен, и его глаза казались темнее, чем раньше — ближе к цвету морской воды, темнеющей в океанских глубинах.
— Я думал о том, что ты сказала. Ты упомянула историю.
— Да, мне всегда была интересна история Европы больше, чем Америки.
— Так что, история собственной страны, в которой твой дом, тебе не интересна?
Самолёт внезапно остановился, встав в очередь на взлёт. Декстер взял стаканчик, в котором плескалось содержимое.
— Спасибо за спасение моей воды.
Декстер улыбнулся.
— Не могу позволить твоим желаниям выплеснуться. — Он указал пальцем на окно. — Похоже, они чистят взлётные полосы.
Это было так. На взлётном поле было много грузовиков со снегоочистителями, что, несомненно, и явилось задержкой вылета самолётов.
— Я спрашивал о твоём интересе, о том, что происходило в прошлом, там, где твой дом.
Натали отвернулась от окна и пожала плечами.
— Мне интересно не это, а короли и династии прошлого.
— А я нахожу, что верна одна старая поговорка.
— Какая из них?
— Та, где говорится, что тот, кто не знает своей истории, обречён на её повторение.
Глава 3
Ни осмысление, ни познание не могут найти себе места в
Атмосфере страха.
Роза Кеннеди.
Для Натали такое путешествие, как сейчас — на восток, удалявшее от солнца, но приближавшее к будущему, вызывало ощущение потери времени. Образно говоря, часы с каждой милей словно летели в лобовое стекло, а километры исчезали в зеркале заднего вида. Разница в единицах измерения не объясняла этот феномен. Время в Бостоне и Мюнхене никогда не было одинаковым. Часы терялись навсегда, растворяясь в безвестности подобно выхлопным газам турбин самолёта в его следе.
Время, запертое в кабине первого класса у места 2А, ускорялось. Тело Нат может и повзрослело на шесть часов, но минуты бежали быстрее, отсчитав двенадцать. После того, как она покинула Бостон, реальность тоже начала ускользать.
Натали видела, что происходит вокруг, трогала, пробовала и даже нюхала. Она не была в одиночестве. Ей помогали, помощь была
По меркам США Натали не была достаточно взрослой для употребления алкоголя, по крайней мере, законно. Это не значит, что она никогда не пила. На домашних обедах и вечеринках она могла выпить бокал вина. Она бывала на школьных вечеринках. И да, даже в Гарварде были вечеринки такого типа.
Но она никогда не напивалась. Она видела, как друзья начинали спотыкаться и путаться в словах. Иногда она кому-то помогала добраться до дома. Бывало даже, что приходилось подержать кому-то над унитазом волосы. Но сама она никогда не терялась во времени, никогда не просыпалась с вопросом — что она наделала? Да и родители, благодушно относящиеся ко многому, определённые вещи считали непростительными.
Появляться в непотребном виде было непростительным грехом. Вокруг люди, и они смотрят. Человек никогда не бывает абсолютно один. Да и правда, приятели-студенты с телефонами могли мгновенно распространить фото в соцсетях на посмешище сотням, тысячам, а может и больше. А ещё правда и то, что жёлтая пресса с радостью подхватит историю о младшей дочери прославленного бизнесмена, позорящейся на публике. Это касалось даже их дома. Камеры были установлены для безопасности, но запись-то велась постоянно.
Так было всегда. Мать Натали с этим смирилась. Брат с сестрой пытались с этим бороться, но безуспешно. Это было им неподвластно, как восход и заход солнца.
Зачем бороться, если не можешь ничего изменить?
Об этом, среди прочего, мать ей говорила не раз, и Натали выучила это наизусть. Оно так, как есть — научись это принимать. Возможно, именно поэтому она смирилась с отчислением из Гарварда. Могла ли она это изменить?
Покинув Бостон семь часов назад и приближаясь к Мюнхену, она была не в состоянии ответить на этот вопрос. И не только на этот. Простые уравнения, её любимый цвет, имя её первого питомца…
На самом деле всё было слегка за гранью её осмысления и артикуляции. Вся информация была просто недостижима, словно она видела, но не могла функционировать.
Декстер помог ей усесться на место, когда она вернулась из туалета, и достал её ботинки из-под впереди стоящего кресла.
— Нат, пора готовиться к высадке.
Ботинки, лежащие у неё на коленях, принадлежали ей, она их узнала. Почему они у нее на коленях?
— Я-я…
Он неодобрительно покачал головой.
— Дорогая, не говори мне, что глоток вина всё ещё на тебя действует даже после отдыха.
Дорогая? Отдых?
Она сощурила глаза:
— Я-я вас не знаю. — Слова тяжело сходили с её языка, который казался липким. — Так ведь?
— Сэр, всё хорошо?
Это была женщина в синем. Может, она поможет Натали понять. Но прежде, чем Натали смогла ответить, заговорил Декстер. Их губы двигались, но Нат не могла разобрать слов. Женщина улыбнулась и кивнула. Нат повернулся к Декстеру, он сделал то же самое.
Женщина наклонилась к Натали:
— Мои поздравления. Вы счастливая женщина. Я тоже буду отмечать.