Круги на Земле
Шрифт:
Мужик постоял, глядя на ребятишек, потом медленно покачал головой и зашагал к дому.
Но все то время, пока возвращались к остальным пацанам, Юрася не оставляло чувство, будто сзади кто-то внимательно наблюдает наблюдает, хоть откуда именно — не разберешь.
Ветер усилился, тучи собирались, словно куры к полной кормушке. Седые метелки травы гнулись, плясали — бешеные, неистовые в своем порыве взлететь.
А может, — в желании остановить Юрия Николаевича на пути к одинокой избушке.
Но он не привык сворачивать с полдороги.
«Тут
Маршрут понятен — а дорогу, как известно, осилит идущий. Поэтому Игорь поправил ремень сумки, висевшей на плече, и зашагал к мечте всей своей жизни.
Шел, с каждым движением изменяясь: становясь собранней, внимательнее. Хищник на охоте. Журналист на задании.
Сам он, конечно, не мог видеть перемен, с ним происходивших, — а наблюдавший за Остаповичем пес лишь презрительно фыркнул, мол, тоже мне, хищник нашелся! За своим сине-алым забором зверь чувствовал себя хозяином, посему даже лаять на прохожего не стал: лают неуверенные. И играют в хищников — тоже.
Другой же наблюдатель вообще не задумывался над подобными вещами — его (вернее, ее) заботило другое.
…Прудки оказались деревней не слишком большой, до ее конца Игорь добрался быстро. Поглядел на небо, которое как-то уж очень живо наливалось предночным фиолетом, взглянул на лес: шагать по нему в темноте не хотелось. Тем более, что фонарик, кажется, забыл взять.
Игорь усмехнулся собственным страхам: уж не кладбище ли навеяло эти настроения? Оно, мрачное и торжественное, тянулось по левую сторону дороги. Остапович удивился одинаковости возвышавшихся у могил крестов и уже собрался идти дальше, когда услышал позади тоненькое звяканье колокольчика. Это могла быть корова или коза, которую ведут домой с выпасков, — но Игорю почему-то пришло на ум совсем другое: средневековый прокаженный с бубенцом на шее. Звяканье зачаровало его — ноги словно вросли в землю, а голова не желала поворачиваться.
Невидимый прохожий приближался, звук усилился.
Пробрало; Остапович аж передернул плечами от волны холода, плеснувшей ему в спину.
Обернулся.
— Добры вечар! — белозубая улыбка, блеск черных глаз. Девчонка, лет двенадцати-тринадцати, на велосипеде. На руле-«рогах» — колокольчик.
Он проводил ее взглядом, в котором смешались облегчение и насмешка (последнее — над самим собой: вот ведь паникер!).
И сделал уже следующий шаг, когда у ограды кто-то кашлянул.
— Чуеш, милок, а куды гэта ты вырядзиуся на нач гледзячы?
«Вязець мне на жаночы пол, — иронично подумал Игорь. — И адкуль яны тут бяруцца? Пустая ж дарога!»
— Ды я у Стаячы Камень.
Старуха (вообще-то, не совсем старуха — скорее, пожилая женщина, очень изможденная, в заношенном платье, со взлохмаченными волосами) сокрушенно покачала
— Эт! Знайшоу куды исци! И што ж ты там забыуся?
Взмах рукой:
— Й не атвечай! Няма разницы. Цяперачкы там знайсци можна адно: смерць.
— Шаноуная, про шта гэта вы? — нет, угораздило же наткнуться на местную полудурку! Игорь бы ушел, да как-то неудобно, еще начнет орать, за рукава хвататься — лучше дослушать, чего уж…
— Смерць, кажу, зустрециш. Яна там цяперачкы заместа гаспадара. И датоле, як не знайдзе сваю дабычу, не адступицца. А пакуль шукаць будзе, многих можа захапиць. Выпадкова. Дык ты б не хадзиу, милок.
«Не, яны як згаварылися!»
— Спасиба вам, шаноуная. Пайду я — дарога няблизкая.
— Ай! не слухаеш старую — а дарма!
Она еще что-то говорила, про опасность и глупых молодых людей, которые никогда не слушают мудрых советов, но Остапович уже шагал к лесу. Теперь он точно вспомнил, что не захватил с собой фонарик, — а темнело здесь невероятно быстро: по сути, уже настала ночь. Впереди же еще приличный кусок пути. Тут не до разговоров с полудурками… или — с полудурицами?
Слава Богу, луна сяк-так светила. Во тьме бродить да спотыкаться не пришлось: дорогу видно, елки по обе стороны — тоже, а то, что дальше одно бесформенное веткище с листвищем колеблется, напугать норовит — так и не страшно. То есть, страшно, конечно, но это ничего, даже идти помогает. Быстрее шагаешь.
Правда, на хищника на охоте он сейчас не тянул. В лучшем случае — на встревоженного молодого зайца («Што, прызнацца, больш адпавядае маей сутнасци»).
Постороннему наблюдателю, наверное, было бы смешно глядеть на Остаповича сейчас — но единственный наблюдатель, замерший у окна одинокой избушки, что на границе меж лесом и Стаячым Каменем, — наблюдатель этот не был посторонним. И поэтому смешного в поведении и походке Игоря не заметил.
Он велел остальным (тоже отнюдь не посторонним) быть на хозяйстве и зашагал в ту же сторону, куда и Остапович, — хмурился, постукивал высоким посохом с крюком на конце; торопился.
Близилась полночь.
…не спалось. Наверное, так на него подействовали сегодняшние встречи: с Серебряком и с домом-отшельником.
— Дядь Юр, я чуть не забыл! — Макс, умытый и готовый отправиться в постель, замер на пороге, смущенно комкая в руках махровое полотенце.
— Ну, признавайся уже, козаче. Опять накуролесили с Дениской?
Произнесено неискренне, потому что Юрий Николаевич сейчас озабочен другими делами и любые мальчишечьи шалости не способны даже сравняться с ними.
— Да нет. Я тут на чердак лазил. И еще… по дому.
«Понятно. Так сказать, исследовал новые охотничьи угодья», — но говорит он другое:
— Обнаружил что-нибудь интересное? Клад? Или скелет в шкафу?
Макс сонно качает головой:
— Не-а, скелетов нет, точно. Я футляр нашел. Только открыть не смог, он на замке. Даже странно.
— Почему странно? — признаться, Юрию Николаевичу было все равно, но с детьми нужно быть терпеливым.