Круги на Земле
Шрифт:
— И что ты дальше делал?
Витюха вздыхает: его не поняли! Он открывает было рот, чтобы еще раз повтороить сказанное, но передумывает. И говорит совсем не то, что собирался.
— Шукау. Хадзиу па-над беражком, думау, можа, пожартавау хтось.
(Игорь мысленно морщится, отмечая в словах Хворостины неумелую ложь — но слушает молча).
— А потам уж зразумеу, што не знайду. Ступиу назад — глянув: ляжаць. На тым жа месцы. Тольки зараз там круг нарысавауся — адзин з гэтых, ну, вы знаеце!
Цяпер усе.
Он просит
Молчат, глядя на предзакатное солнце, на ватные обрывки туч. Где-то далеко, у самого горизонта громыхает — там, наверное, уже начался дождь.
— Такия справы… — роняет наконец Витюха. — Ну, хлопцы, пачапаю я. А ты, Карасек, зайшоу бы у госци, штоль… А?
— На днях обязательно заскочу, — на прощание пожимают друг другу руки, хлопают по плечам.
Когда Хворостина уходит, Журский поворачивается к Игорю:
— Ну, что думаешь?
Тот пожимает плечами.
— Давай лепш плот даробим…
Вечером, когда вся семья собралась за столом, каждый был преисполнен уверенности в том, что именно принятое им решение — правильно. Теперь они сидели и перебрасывались ничем не значащими фразами, необычайно тихие и умиротворенные.
«Собирались вечерами зимними, говорили то же, что вчера…
И порой почти невыносимыми мне казались эти вечера», — вспомнил Остапович.
Вечер, правда, был летним, но в остальном настроение такое же — словно у старого сонного карпа из пруда в императорском парке.
Журналист рассеянно рассказывал какие-то забавные истории, из обычных, дежурных. Слушатели рассеянно улыбались.
Макс наблюдал за Игорем Всеволодовичем, но уже не так внимательно, как утром или днем. Его сейчас больше заботила старая лестница, лежавшая в траве, у дома покойной ведьмарки. И моток веревки (прочной веревки!).
Макс знал, что следовало бы отказаться от Денискиного предложения. Но он точно так же знал, что ни за какие сокровища мира не отказался бы. И поэтому был спокоен — хотя мальчикам его возраста, вообще-то, не свойственно настолько мудро подходить к жизни, чтобы не сожалеть о том, что уже совершено.
Николай Михайлович, дедушка Макса, за вечер сказал очень мало. Он и так догадался обо всем, хватало услышанного днем и… и еще — он ведь был мужем своей жены достаточно долго, чтобы научиться понимать некоторые вещи без слов.
Он и понимал. Точно так же, как понимал, что не в добрый час сын его решил навестить своих старых родителей, а другой сын — отослать сюда своего сына… вот же, какая путаница выходит!..
Но еще Николай Михайлович понимал, что по-другому просто не могло быть: и сын, и внук приехали именно тогда, когда должны были. И тут ничего не попишешь…
Поэтому Николай Михайлович молчал, предоставив жене право решать. Это не было слабостью, хотя сам он всегда страдал оттого, что не мог ничем помочь супруге в подобных случаях. Но Николай Михайлович — обычный человек, куда уж ему лезть в дела, в которых он ничего не смыслит!..
Сама Настасья Матвеевна внешне хранила спокойствие. Она не сомневалась в том, что нужно сделать. И когда.
Сомневалась только, поможет ли это.
Она не была такой сильной чародейкой, как сестра Стояна-чертячника, но мудрости ее хватало, чтобы предугадывать некоторые события. Их неотвратимость. Их значение.
Поэтому и казалось Юрию Николаевичу, что мама глядит на него необычно.
«Понять бы только, в чем заключается эта необычность!
Господи, что за дурацкое настроение!..» Юрий Николаевич вполуха слушал байки приятеля и смотрел в окно.
По ту сторону стекла бился ночной мотылек, прилетевший на свет лампы. Он раз за разом ударялся о невидимую преграду, роняя с крыльев пушок. Мотылек и не подозревал, что для его же блага лучше оставаться подальше от света…
Юрий Николаевич глядел в окно, а видел «пустоту», о которой упомянул Витюха-Хворостина.
Память, когда-то давно плотно и надежно закупоренная, понемногу вскрывалась, готовая вот-вот хлынуть «дымящейся кровью из горла».
Юрий Николаевич совсем не был уверен, готов ли он к подобному испытанию. Но при взгляде на родителей, племянника и друга убеждался в необходимости такого кровопускания.
…Они сидели за столом, баюкая в невидимой колыбели свое будущее, свои решения и свои ошибки.
И никто не видел забившейся под кровать испуганной кошки, которая вот уже два дня не выходила из дому.
Боялась.
Глава вторая
Старуха, щурясь, все еще вязала.
Она уже достаточно жила,
Чтоб ожидать еще увидеть что-то,
Чего не увидала до сих пор.
К тому же,
Щурясь,
Видела она
Неизмеримо больше,
Больше,
Но…
Не говорила никому об этом.
Макс шел по главной улице деревни — не с какой-нибудь определенной целью, а просто шагал, глазея по сторонам. Денек выдался что надо: на небе ни тучки, но солнце не слишком припекает, так что для прогулок погода самая подходящая.
И тем более странным казалось полное отсутствие людей в деревне. Хотя… сейчас ведь часов двенадцать, а значит, большинство местных на работе.
Короче, Макс пообещал себе не удивляться. Хватит! Обойдутся!
К тому же, у него сегодня есть дело поважнее, чем пялиться, разинув рот, на пустые скамеечки под окнами.
Очень важное и очень секретное дело, о котором никто не должен знать.
Кстати, даже хорошо, что все они куда-то попрятались! Не нужно предпринимать меры предосторожности. Например, больше не нужно делать вид, будто он просто шагает по улице.