Круги в пустоте
Шрифт:
– По глазам вижу, что знаешь, – удовлетворенно заметил Санька. – Грамотный, значит, телек смотришь. Ну, спускай штаны.
Илюха поморщился. Да и Митьку холодом обдало. Определенно, Санька сегодня слетел с тормозов, но ведь не скажешь ему – высмеет “птенцов желтоклювых”.
– А может, ну его нафиг? – нерешительно протянул Илюха. – Деньги вон они тута, дадим по шее и пойдем себе, возиться с ним еще…
– Нет, так не по понятиям, – недовольно протянул Санька. – Наказывать надо. Но, – что-то, видимо, замыслив, продолжил он, – мы его действительно на первый раз пожалеем. Опускать не опустим, зато… Он че сказал – “бьют”. Вот и мы его смальца.
Митька хмыкнул про себя и огляделся. Ну вот так-то все же получше первоначальных Санькиных закидонов. Вот эта березка очень даже вполне, вот мы сейчас этот прутик отломим, он как раз что надо.
– Стоять! – раздался сзади негромкий и даже вроде незлой голос, но почему-то брызнуть в стороны не получилось. Устланная хвоей земля засосала ступни не хуже трясины, в желудке что-то булькнуло – и возникла странная, пугающая своей непонятностью пустота. Митька медленно обернулся.
Возле елки стоял среднего роста дядька в старомодном сером плаще, лысоватый и худощавый, с загорелым морщинистым лицом. Вроде не было в нем ничего особенного, и у Митьки даже мелькнула мысль, что уж втроем-то они этого лоха точно бы затоптали. Илюха вон на таэквандо пятый год ходит, да и у них с Санькой нехилый опыт уличной драки имеется. Но, вспорхнув яркой бабочкой, мысль эта съежилась робкой гусеницей и тотчас же уползла обратно в мозги.
Он осторожно взглянул на приятелей. Тех вроде тоже приморозило, как, впрочем, и жмущегося к елке пацана.
– Ну и что же мне с вами делать? – задумчиво протянул незнакомец.
Санька попытался было что-то вякнуть, но вдруг как-то странно дернулся и тяжело задышал – будто его пчела в язык ужалила. У Илюхи подозрительно заблестели глаза, да и сам Митька почувствовал знакомое жжение. А еще – холод внизу живота.
– Ладно, с тобой, мальчик, все более-менее понятно, – кивнул он сжавшемуся мелкому. – Возьми свои двадцать четыре рубля и дуй отсюда поскорее.
В его ладони вдруг оказались два смятых червонца и мелочь – те самые, что Илюха недавно вынул у “клиента”.
Мальчик, робко приблизившись к непонятному человеку, взял деньги и судорожным движением сунул их в карман. А после опрометью кинулся прочь.
– Да, и застегнись, – усмехнулся ему вслед мужчина. Помолчал, задумался.
Было удивительно тихо, даже птицы замолчали, и заткнулись стрекотавшие весь день кузнечики, и ни звука не доносилось со стороны “культурного центра” – точно невидимая стена опустилась на полянку, отрезав ее от остального мира.
– Да, вот с вами что делать? – тем же задумчивым тоном произнес человек. – Давайте-ка я на вас посмотрю.
Его “посмотрю” ничуть не походило на обычный взгляд. Митьке почудилось, будто в каждую клеточку его тела вливается нечто странное, чужое и в то же время смутно знакомое. Это оказалось не больно, но столь жутко, что сами собой забегали мурашки по коже.
– Так, сопляки, все с вами понятно, – подвел наконец итог мужчина. – Все-таки лучше, чем ничего… Вы двое, – каким-то брезгливым жестом указал он на Саньку с Илюхой, – можете уйти. Отлипнете! – властным тоном велел он, и Митькины приятели робко пошевелились,
– А вот с тобой интереснее, – сказал незнакомец, дождавшись, когда Митькины приятели исчезнут. – Возможно, в твои планы не входило достаточно длительное и занимательное путешествие, но кто ж тебя спрашивать-то будет… Ты ведь сам сюда пришел… А ну, посмотри мне в глаза, – строго велел он, и Митька, не решаясь ослушаться, поднял голову, встретившись с лысоватым мужчиной взглядом.
Глаза! Эти бездонные серые озера затягивали в себя, ломая Митькину волю, сминая мысли, стирая весь огромный мир вокруг. Еловые ветви, молодая травка, подернутое волокнистыми облачками небо вдруг помутнели, расплылись, как на плохой фотографии. Секунды растянулись резиновым бинтом, слепящее безмолвие сгустилось вокруг, заклубилось темной воронкой, и Митька всей кожей ощутил, как его засасывает туда, в жадную глубину, а там… Там что-то трещало, рвалось, со скрежетом проворачивались гигантские колеса, злыми кошачьими глазами вспыхивали зеленые огни, гудела огромная черная струна, растворяя все. Ничего и не стало – сомкнулась вокруг жадная пустота.
3
Виктор Михайлович врубил конфорку под чайником. Есть ли в нем вода, он проверять не стал – знал, что есть. Потом принялся за скопившуюся в мойке гору посуды. Вот тебе, тарелка – каплей “фэрри” тебя, и мочалкой, и насухо полотенцем, и в шкаф… теперь вилка… сказано, вилка, а не попавшийся под руку половник.
Мытье посуды успокаивало, смягчало плескавшуюся в мозгах ярость. А злиться не следовало, нужно разобраться во всем спокойно, по возможности не нарушая закон.
Он выкрутил кран и прислушался. В комнате сына вроде было тихо. Ну, слава Богу, уснул. Этого и следовало ожидать – кроме валерьянки, тот выпил растолченную в ложечке таблетку димедрола. До вечера точно проспит, а хорошо бы и до утра. Утром все будет лучше. Конечно, никакой школы, пускай отлеживается. Психотравмы быстро не проходят, они вообще никогда не проходят, лишь прячутся в темные глубины, откуда время от времени и выплывают – как хищные рыбы…
Да и все равно, учебный год фактически завершился. Ничего страшного, если Лешка последнюю неделю побудет дома, оценки и так ясны, а Татьяне Сергеевне надо будет позвонить и предупредить, что вот сложились обстоятельства… А в какую именно фигню они сложились, учительнице знать необязательно.
Хорошо хоть Настя поехала на этот свой трехдневный бухгалтерский семинар. Сейчас пришлось бы поить лекарствами не только сына, но и жену. А учитывая, что ее последняя кардиограмма ни к черту не годится… Лешку нужно будет предупредить, чтобы матери ни полслова. Он умный, он поймет.
А этих поганцев он отыщет, и лично, своими руками… Виктор Михайлович усмехнулся, с сомнением глянув на свои руки. С его ростом метр семьдесят, весом пятьдесят пять кило, ранней лысиной и язвенной болезнью – и впрямь сомнительно. Судя по Лешкиным словам, поганцы уже вполне сформировались, лет по пятнадцать, не меньше. Как раз подходящие силы, чтобы втроем издеваться над десятилетним мальчишкой.