Круглая Радуга
Шрифт:
В ПРПУК широко распространено мнение, что Schwarzkommando были вызваны, подобно заклятию для призыва демонов в мир и на свет дневной, Операцией Чёрное Крыло, ныне уже покойной. Будьте уверены, поначалу в Отделе Пси только хихикали. Кто мог предположить, что и взаправду появятся чёрные ракетчики? Что история, выдуманная для устрашения прошлогоднего врага, окажется истинной буквально—и теперь никак не удасться загнать их назад в бутылку или даже выговорить заклинание задом наперёд: никто и не знал заклинания целиком—разным людям были известны различные его кусочки, в чём и заключается суть работы командой... К моменту, когда им дошло обратиться к Наисекретнейшей Документации относительно Операции Чёрное Крыло, попытаться понять как такое могло произойти, они обнаружат, что любопытно, отсутствие некоторых основных документов или обновление их по завершении Операции, столкнуться с невозможностью, при таком опоздании воссоздать заклинание вообще, хотя начнутся, как обычно, элегантные или плохо рифмующиеся предположения. Даже
Действительно, он показал бы эту животину многим из нас, только мы и смотреть бы не стали. В своей невинности, он не находил причин почему бы сотрудникам по служебному проекту не практиковать самокритичность с прямотой присущей революционным ячейкам. И в мыслях не держа задеть чьи-либо чувства, он всего лишь хотел показать всем, и ведь вполне же достойные парни до единого, что их отношение к черноте связано с их отношением к говну, а отношение к говну с их отношением к разложению и смерти. Самому-то это казалось настолько явным… почему они даже и слушать не хотят? Почему не хотят признать, что их подавления являются, в смысле, который Европа, в своём изнеможении на заключительных стадиях своего извращения волшебного, утратила, есть воплощением реально существующих людей, возможно управляющих (по свидетельству самой лучшей разведки) реально существующим вооружением, подобно тому как мёртвый отец, никогда с тобой не переспавший, Пенелопа, ночь за ночью возвращается в твою постель, чтобы пристроиться сзади… или как твой нерождённый ребёнок будит тебя своим плачем посреди ночи и ты чувствуешь его призрачные губы у себя на груди… они настоящие, они живут, пока ты притворяешься визжащей в Кулаке Гориллы… но погляди на более подходящего сейчас кандидата, кремово-кожую Катье под Колесом Фортуны, что готова пуститься бегом по пляжу к относительному покою Американских горок. Пойнтсмен галлюцинирует. Он потерял управление. Пойнтсмену положено иметь абсолютный контроль над Катье. И где она теперь? Под управлением утратившего контроль. Даже в прошлом, в кожах и боли gem"utlich мира Капитана Блисеро, не испытывала она такого ужаса, как сейчас.
Роджер Мехико принимает это на свой счёт, о-подумаешь, просто хотел помочь...
То, что несколько отрешённый м-р Пойнтсмен слышал всё это время, было голосом, странно знакомым, голосом, который однажды представлялся ему принадлежащим лицу на широко известной фотографии из газет Войны:
– Вот что ты должен сделать. Сейчас тебе нужен Мехико, больше, чем когда-либо. Твои зимние тревоги на тему Конца Истории уже похоже упокоились с миром, часть твоей биографии стала дурным минувшим сном. Но, как всегда грит лорд Актон, Историю ткут отнюдь не невинные руки. Эта вот подружка Мехико угроза всей твоей затее. Он пойдёт на всё, чтоб удержать её. Своею хмуростью и даже нападками, она, тем не менее, его спровадит, в густой туман гражданской жизни, где ты его потеряешь и уже никогда не найдёшь—если сейчас же не приступишь к действиям, Пойнтсмен. Операция Ответный Огонь направляет девушек ВТС в Зону. Девушки ракетчицы: секретарши и даже несложные технические обязанности на полигоне в Каксхавене. Тебе стоит лишь замолвить слово в ГООС, через этого Денниса Джойнта, и Джессика Свонлейк снята с пути. Мехико, возможно, поноет какое-то время, но у него станет больше причин, если придать правильное направление, С Головою Уйти в Работу, а? Вспомни красноречивые слова сэра Дэниса Нейланда Смита юному Алану Стёрлингу, чья невеста оказалась в когтях коварного жёлтого Врага: «Мне довелось проходить через огонь, который испепеляет сейчас тебя, Стёрлинг, и я всегда находил, что работа является лучшей из всех мазей от ожогов». И мы оба знаем что олицетворяет Нейланд Смит, не так ли, а?
– Я знаю,– грит Пойнтсмен,– только я не могу знать знаешь ли ты, не так ли, если я даже не знаю кто ты, знаешь ли.
Эта странная выходка не добавляет уверенности компаньонам Пойнтсмена. Они начинают отодвигаться, явно встревоженные.–«Мы должны найти доктора»,– бормочет Деннис Джойнт, подмигивая Катье, как светловолосый Грочо Маркс. Джессика, забыв сердиться, берёт руку Роджера.
– Вот видишь,– снова заводится голос,– она чувствует, что защищает его против тебя. Часто ли появляется шанс стать синтезом, Пойнтсмен? Восток и Запад в одном и том же малом? Ты можешь быть не только Нейландом Смитом, давать мудрые советы впавшему в панику юноше, но вместе с тем, в то же самое время, становишься ещё и Фу Манчу, а? и в чьих руках оказывается теперь юная леди?! Ну, как? Протагонист и антагонист в одном лице. Я бы не думал долго на твоём месте.
Пойнтсмен собирается ответить что-нибудь вроде: «Но ты, не я»,– однако, замечает как все таращатся на него. «О, ха, ха, ха»,– грит он вместо этого.– «Разговорился тут сам с собой. Немножко—так сказать—эксцентричности, хе, хе»
– Инь и Янь,– шепчет голос,– Инь и Янь.
* * * * * * *
3
В Зоне
Тото, у меня такое чувство, что это мы совсем не в Канзасе…
—Дороти, оказавшись в Оз...
* * * * * * *
Мы без ущерба миновали дни Eis-Heiligen— Св. Панкратия, Св. Серватия, Св. Бонифация и diekalte Софии… они витают в тучах над виноградниками, святой леденящий сонм, способные одним выдохом, по своей воле, загубить урожай года морозом и холодом. В какие-то годы, особенно годы Войны, они не склонны к благотворительности, капризны, хохорятся своею мощью: не слишком-то к лицу святым такое, ни даже Христианам. Молитвы виноградарей, сборщиков, энтузиастов винопотребления, к ним, несомненно, возносятся, но пойди угадай как примут их ледовые святые—грубым смехом, языческой непримиримостью, кто разберёт этот заключительный отряд охранителей зимы от революционеров Мая?
Горы и долы, в этом году, встретили их миром наступившим считанные дни тому назад. Уже лоза начала возрастать поверх зубов дракона, падших Юнкерсов, сожжённых танков. Солнце прогревает холмистые склоны, реки текут яркие, как вино. Святые сжалились. Ночи мягки. Мороз не вернулся. Это весна мира. Урожай винограда, коль даст Бог хотя бы сто солнечных дней, выдастся замечательным.
В Нордхаузене меньше почтения ледо-святым, чем в более южных винодельческих регионах, но даже тут сезон выглядит многообещающим. Дождь налетел, рассыпаясь по городу, с приходом сюда Слотропа ранним утром, босые ноги, натёртые и перенатёртые, охлаждает мокрая трава. На горах лежит солнечный свет. Его ботинки спёр какой-то ПеэЛ, чьи пальцы легче снов, на одном из многих поездов после Швейцарской границы, пока сам он похрапывал под стук колёс через Баварию. Кто бы то ни был, он оставил красный тюльпан между пальцев ступни Слотропа. Тот воспринял это как знак. Напоминание о Катье.
Знаки будут находить его тут в Зоне, и предки снова и снова напоминать о себе. Это типа как отправиться в ту Темнейшую Африку для изучения местных жителей и обнаружить, что перенимаешь их дикие предрассудки. Фактически, даже и забавно, в минувшую ночь Слотропу встретился Африканец, первый увиденный им в своей жизни. Их разговор на крыше товарного вагона в лунном свете продлился всего минуту или две. Обмен мнениями по поводу внезапного отбытия майора Дуайна Марви под откос железнодорожной насыпи с гравийной отсыпкой в глубь долины—но, разумеется, по ходу события никакого обсуждения верований Иреро относительно предков не велось. И всё же своих он чувствует сейчас тем сильнее, чем дальше отступают границы, а Зона смыкается вокруг него, тех своих Англо-Саксонских Белых Протестантов в застёгнутом чёрном, которым слышался обращённый к ним голос Бога в каждом встрепенувшемся листке или в корове отпущенной пастись среди яблоневых садов осенью...
Знаки Катье и её двойники тоже. Однажды ночью он сидел в детском домике для игр среди покинутой усадьбы, подкладывал в костёр волосы куклы блондинки с глазами из ляпис-лазури. Он оставил эти глаза, через пару дней выменял на них проезд попутным поездом и половинку варёной картофелины. Собаки лаяли вдали, летний ветер гулял в березняке. Он был на одной из основных магистралей последнего рассеяния весны и отступления. Где-то поблизости один из ракетных расчётов Генерал-Майора Камлера сообща нашли свою корпоративную смерть, оставив, в своей изувеченной военной ярости, обломки, модули, секции остова, батареи гнить, бумажные секреты рассыпанными по навозной жиже. Слотроп идёт по следу. Малейшего намёка достаточно, чтоб вспрыгнул на попутный поезд...
Волосы на кукле были человечьи. Воняли в огне жутко. Слотроп услышал движение по ту сторону костра. Потрескивающий шумок—схватил своё одеяло, готовый выскочить в пустой оконный проём, ожидая гранату. Но тут одна из тех ярко раскрашенных Германских игрушечек, орангутанг на колёсиках, появляется ки-ки-кикая в света костра, дёргается, болтая головой, на лице ухмылка идиота, царапая стальными сгибами пальцев пол. Чуть не заехал в огонь прежде чем кончился завод, качающаяся голова замерла в полуобороте, чтобы уставиться на Слотропа.