Круглая Радуга
Шрифт:
– Мне надо идти,– передавая наушники Андреасу.– Что не так?
– Возможно, работа Русских, хотят тебя выманить.
– Всё хорошо. Насчёт Чичерина можешь не беспокоиться. Не думаю, что он там.
– Но твой Европеец сказал—
– Этот? Не знаю насколько ему можно верить. Не забывай, я сам слышал его разговор с Марви на поезде. Сейчас он с девушкой Чичерина в Нордхаузене, ты бы доверял такому?
– Но если Марви теперь гоняется за ним, то может он чего-то стоит.
– Если стоит, то мы ещё с ним свидимся.
Тирлич подхватывает свой рюкзак, глотает пару таблеток Первитина на дорожку, напоминает Андреасу про одну-две деловые мелочи наутро, и подымается длинными уклонами сквозь камень и соль на поверхность.
Снаружи,
Но эта должно быть другая звезда, северная. Покоя нет. Что стало с нами? Если выбор никогда не бывает за нами, если всем Иреро Зоны суждено жить в груди Ангела, который пытался нас уничтожить в Юго-Западной… выходит: мы обойдены или избраны для чего-то более ужасного?
Тирлич должен успеть в Гамбург до следующего убийства солнца копьями. Охрана на поездах придирается, но часовые его знают. Длинные товарняки катят из Миттельверке день и ночь, везут части А4 на запад Американцам, на север Англичанам… а скоро, когда карта оккупации вступит в силу, потянутся ещё и на восток, к Русским... Нордхаузен отойдёт под Русское правление, тут-то у нас и завертится действие… Будет ли у него шанс подобраться к Чичерину? Тирлич никогда не видел этого человека, но им суждено пересечься. Тирлич его сводный брат. Они от одной плоти.
Его седалищный нерв запульсировал. Слишком много засиживается. Он идёт прихрамывая, один, голова до сих пор приопущена под низкий потолок штолен оставшейся позади Erdschweinh"ohle—как знать что ждёт тебя здесь, если голова задрана чересчур высоко? По дороге к железнодорожному переезду, высокий и серый в брезжащем свете звёзд, Тирлич направляется к Северу...
* * * * * * *
Вот-вот рассветёт. На сотню футов ниже расстилается бледное покрывало облака протянувшееся к западу насколько им хватает глаз. Здесь Слотроп и начинающая ведьма Гели Трипинг, стоят на вершине Брокена, средоточии Германского зла, в двадцати милях к север-северо-западу от Миттельверке, в ожидании восхода солнца. Хотя Канун Майского Дня пришёл и миновал, а эта парочка проказников припозднились почти на месяц, памятки минувшего Чёрного Шабаша всё ещё видны вокруг: опорожненные Кригсбир, кружевное нижнее бельё, стреляные гильзы, знамена со Свастикой из подранного красного сатина, татуировочные иглы и выплески синих чернил— «А эта хрень к чему тут?»– удивился Слотроп.
– Для поцелуя дьявола, конечно же,– Гели прижимается ох-ты-глупенький к его подмышке и Слотроп чувствует себя малость нудным простачком, что даже в таком не рубит. Впрочем, о ведьмах он почти без понятия, хотя у него в предках имелась даже одна настоящая Салемская Ведьма, одна из последних в ряду вздёрнутых, несколько подобных ей на протяжении столетий зависли с фамильного дерева Слотропа. Звали её Эми Спру, отщепенка в семье, что стала Антиномианисткой в возрасте 23 и, не в себе, бегала по округе Бёркшира, опередив на 200 лет Чокнутую Сью Дамхэм, похищая младенцев, разъезжая в сумерки на коровах, устраивая жертвоприношения из кур на Горе Снод. Неизбывная злость на тех куриц, как можете себе представить. Коровы и младенцы всегда, почему-то, возвращались целёхоньки. Эми Спру не была, в отличие от молодой попрыгуньи Дороти, ведьмой-негодяйкой.
Она шла в Род-Айленд прибежище найти,
Решила отдохнуть в Салеме по пути,
Но там им не понравилось, как она улыбалась,
Наутро среди прочих ведьм в петле она болталась…
Её обвинили в колдовстве и приговорили к смерти. Ещё одна сдвинутая в роду Слотропа. Если её вообще поминали вслух, то при этом всегда пожимали плечами, нет, на Позор Семьи не тянет—скорее курьёзный факт. Слотроп вырастал, не зная толком что о ней думать. Ведьмы в тридцатые не пользовались должным почтением, конечно. Их представляли злюками, которые называют тебя «душечкой», не слишком нормальная компания. Фильмы не подготовили его к здешней Тевтонской разновидности. У фрицевской ведьмы, например, по шесть пальцев на ступне и ни одного волоска вокруг пизды. Так, во всяком случае, выглядят ведьмы на фреске лестничной площадки внутри бывшей Нацисткой радиобашни на этом Брокене, а в правительственных фресках не станешь выискивать безответственные фантазии, верно? Однако, Гели считает, что безволосая пизда берёт истоки в рисунках фон Байроса: «А, ты просто не хочешь брить свою»,– каркает Слотроп: «Ха! Ха! Тоже мне ведьма!»
– Я что-то тебе покажу,– грит она, для этого они и бодрствуют в этот безбожный час, прижавшись друг к другу и держась за руки.– Теперь посмотри,– шепчет Гели,– вон туда.
Когда свет солнца падает им в спину, почти под прямым углом, это самое что-то начинает проступать на жемчужном поле облака: две гигантские тени, отбрасываемые на много миль над землёй, поверх Клаустал-Целлерфелд, мимо Зесена и Гослара, вытягиваясь к Веслеру... – «Охренеть»,– Слотроп малость ошарашен: «Это же Призрак». Такое же можно наблюдать с вершины Грейлок в Бёркшире. Но здесь это называется Brockengespenst.
Тени богов. Слотроп возносит руку. Его пальцы покрывают города, его бицепсы величиной с провинции—конечно же он возносит руку. А что ещё от него ждать? Руко-тень обгоняет радуги, продвигаясь с востока охватить Гётинген. Причём тени необычные— трёхмерные тени, загораживают Германский восход, да Титаны тоже должны были жить в этих горах или под ними... Не вписываются совершенно. Ни одна река не в силах понести. Ни к одному горизонту нет доверия, что тот может длиться до бесконечности. Ни одного дерева, чтобы смог взобраться. Ни одного длительного путешествия… остались лишь их чёткие силуэты, озарённые раковины ничком поверх туманов, среди которых движутся люди...
Гели вскидывает ногу словно танцовщица, а голову склоняет набок. Слотроп выставляет свой средний палец к западу, стремительный палец затемняет три мили облаков в секунду. Гели хватает его за хуй. Слотроп склоняется куснуть её титьку. Они громадны, танцуют по всей площадке обозримого неба. Он лапает её под юбкой. Она обвивает ногой одну из его. Спектры хлещут от красного до индиго, потоком прилива, безмерные, по всем краям. Там под облаками всё так же тихо, и затерянно, словно Атлантида.
Однако Brockengespenstph"anomen ограничен хрупким интерфейсом рассвета, и вскоре тени начинают съёживаться обратно к своим владельцам.
– Слышь, а тот Чичерин когда-нибудь—
– У Чичерина слишком много других дел.
– О, ну а я, типа, трутень или вроде того.
– Ты другой.
– Ну-у-у… ему нужно увидеть это.
Она с любопытством взглянула на него, но не спросила почему—её зубы прижали нижнюю губу и warum (врум, звучит у Пластикмэна) остался пойманным в её рту. Тоже неплохо. Слотроп и сам не понимает почему. Ничем не сможет помочь, если кому-то вздумается расспросить. Прошлой ночью он и Гели наткнулись на пост Schwarzkommando возле одного из входов в старую шахту. Иреро допрашивали его не меньше часа. О, просто брожу тут, знаете ли, высматриваю что-нибудь необычное, так называемое «чисто человеческое любопытство», конечно, увлекает, нам же всегда интересно чем вы, ребята, занимаетесь… Гели хмыкала в темноте. Её они должно быть знают. Не задали ей ни одного вопроса.