Круглый год с литературой. Квартал четвёртый
Шрифт:
Уже чуть позже, размышляя над случившимся, срочно позвонив в типографию, мы поняли, что произошло: причина заключалась в том, что из двух номеров […] мы составили один, сдвоенный, какие-то материалы, входившие в 11-й и 12-й номера, должны были остаться, какие-то выпасть. Вот тут-то в типографии по невнимательности и была допущена ошибка. Рассказ Олега Тарутина, нами вынужденно исключённый из номера, ошибочно оказался завёрстанным в текст Солженицына.
Так или иначе, но тираж действительно пришлось забраковать.
Надо отдать должное типографии: она постаралась как можно быстрее исправить свою ошибку. И через несколько дней тираж журнала – уже без всяких новых злоключений – отправился к подписчикам.
А я до сих пор бережно храню ставший уникальным, теперь уже, наверно, единственный сигнальный экземпляр, со страниц которого Олег Тарутин, отличный поэт и прозаик, к сожалению,
Не знаю, собраны ли такие эпизоды воспоминаний Никольского в «Неве» в отдельную книжку. Если нет, советую обратиться к сетевому «Журнальному залу». Там они сохранились.
Умер Борис Николаевич Никольский 18 декабря 2011 года.
Агнешка Осецкая, родившаяся 9 октября 1937 года (умерла 7 марта 1997-го), польская поэтесса, чьё имя сразу же вызывает в памяти песню Булата Окуджавы «Прощание с Польшей», её (песни) строчки: «Мы связаны, Агнешка, давно одной судьбою / в прощанье и в прощенье, и в смехе, и в слезах…», «Нам время подарило пустые обещанья. / От них у нас, Агнешка, кружится голова».
Она писала и прозу, и пьесы. Но главное в её творчестве – стихи, многие из которых стали песнями. Очень многие: Агнешка Осецкая – автор текстов около 2 тысяч песен.
Её любили в Польше. Для своего поколения она то же, что для нашего – Булат Окуджава, который не зря посвятил ей песню: они дружили.
Вот подстрочник знаменитых её «Строф для гитары»:
Сядь перед этим мужчиной лицом к лицу, Когда меня уже не будет. Сожгите в камине мою обувь и плащ, Устройте себе гнёздышко. А меня обманывай мило Улыбкой, словом, жестом, Пока я есть… Дели хлеб с этим мужчиной, Когда меня уже не будет. Купите занавески, какую-нибудь лампу и стол, Устройте себе гнёздышко. А меня развлекай печально, Улыбкой, словом, жестом, Пока я есть… Поплыви с этим мужчиной в верховья рек, Когда меня уже не будет, Найдите поляну, стройную сосну и берег, Устройте себе местечко. А меня вспоминай благодарно За то, что мало снился. Но ведь я был, я был…А Булат Окуджава не только посвятил ей свою песню. Он перевёл и её. И она в его переводе стала не менее популярной, чем песни самого Окуджавы, написавшего мелодию к ней:
Гаснут, гаснут костры, спит картошка в золе. Будет долгая ночь на холодной земле. И холодное утро займётся, и сюда уж никто не вернётся… Без листвы и тепла как природа жалка. Поредела толпа у пивного ларька. Продавщица глядит сиротливо, и недопито чёрное пиво… Припев: Ах, пане, панове, да тепла нет ни на грош. Что было, то сплыло, того уж не вернёшь. Как теряют деревья остатки одежд, словно нет у деревьев на лето надежд. Только я пока очень любима, и любовь не прошла ещё мимо… Но маячит уже карнавала конец, лист осенний летит, как разлуки гонец. И в природе всё как-то тревожно, и мой милый глядит осторожно… Припев – До свиданья, мой милый, – скажу я ему, – вот и лету конец, все одно к одному. Я тебя слишком сильно любила, потому про разлуку забыла. — Горьких слов от него услыхать не боюсь — он воспитан на самый изысканный вкус. Он щеки моей нежно коснётся, но, конечно, уже не вернётся… ПрипевЛюбопытно, что памятник, который в Варшаве поставили Агнешке Осецкой, напоминает памятник Булату Окуджаве на Арбате. Булат изображён выходящим из дворовой арки. Агнешка – сидящей за столиком рядом с кафе.
Николай Владимирович Станкевич (родился 9 октября 1813 года), основатель так называемого «кружка Станкевича», который поначалу был исключительно студенческим, но потом перерос рамки университета или, лучше сказать, вырос из этих рамок.
Кружок противополагался другому кружку – Герцена и Огарёва, где изучали учение Сен-Симона и французских утопистов-социалистов, следили за жизнью июльской монархии, вспоминали об империи Наполеона. А кружок Станкевича к политике был равнодушен, изучал немецких философов, занимался вопросами эстетики и литературы. Входили в него, кроме самого Станкевича, Белинский, Грановский, И. Аксаков, Катков, Лермонтов, Кольцов, Василий Боткин и ещё несколько менее известных людей. Впоследствии многие из кружковцев станут друг другу оппонентами, друг с другом дискутировать и довольно бурно. Но в тридцатые годы их сплачивал вокруг себя Станкевич своим, как вспоминали кружковцы, обаянием, умом, любовью к искусству, к немецкой и французской литературе, своим эстетическим чутьём на таланты. Станкевич не был руководителем, но был организатором. Кружковцы не были его учениками, но признавали его авторитет, который позволял ему быть центром кружка.
В 1834 году Станкевич уезжает в деревню, где решает держать экзамен на магистра по истории. Однако, прочитав Геродота, Фукидида, перечитав древнегреческие исторические памятники, отказывается от этого. Занятия историей представляются ему односторонними. Он соглашается принять должность почётного смотрителя Острожского уездного училища. На этой должности он хочет осуществить такие радикальные меры, как уничтожение телесного наказания в школах, введение в уездных училищах ланкастерской взаимной системы обучения. Но даёт знать о себе быстро развивающаяся болезнь, и он оставляет эти занятия.
В конце 1835 года он возвращается в Москву, где знакомится и сближается с Бакуниным и мечтает о поездке за границу, в Германию, на родину любимых философов Шеллинга, Фихте, Канта и Гегеля. Знакомство с сестрой Бакунина Любовью Александровной быстро переросло в роман, который принёс Станкевичу сильные душевные потрясения. В 1837 году, уже объявив Бакунину своей невестой, он вдруг усомнился в собственных чувствах и не смог ни отказаться от брака, ни согласиться на него. По всей очевидности, Любовь Александровна потрясена была никак не меньше Станкевича. Когда он в 1839 году находился за границей, пришло известие о её смерти.
В 1837 году он выехал на воды в Карлсбад, где прошёл успешное лечение и набрался сил для поездки в Берлин и житья в нём. Он снял квартиру в том же доме, где в это время жили его друзья Неверов и Грановский. Он с энтузиазмом посещал лекции некоторых видных профессоров Берлинского университета, брал приватные уроки по философии.
Помимо научных занятий Станкевич окунулся в театральную жизнь Берлина, посещает его музеи. Выезжает в Дрезден ради знаменитой художественной галереи, едет на родину Гёте и Шиллера в Веймар.
Однако болезнь вновь брала своё, и врачи посоветовали Станкевичу ехать в Италию.
По пути в Италию он остановился в швейцарском Базеле, где узнал о смерти Л.А. Бакуниной.
В Риме он встретился с Тургеневым и сдружился с ним. Тургенев оставил воспоминание об этом периоде жизни Станкевича, о том, как однажды, читая вслух Пушкина, он закашлялся, поднёс ко рту платок: на нём оказалась кровь. Улыбнувшись, он продолжил чтение.
В мае 1840 болезнь обострилась, но в июне Станкевичу стало лучше, и он отправляется во Флоренцию, а из неё – в Милан, до которого не доехал. Ему стало плохо, и 25 июня он скончался.