Круговая подтяжка
Шрифт:
– Да ладно придуряться-то! – Юлия брезгливо отодвинулась от нее. – Какие мы нежные! «Всех зна-а-ют! Мамка из дома выгонит!» – Ее лицо искривилось в брезгливой и злой гримасе. – А то твоя мамка не знает до сих пор, с кем ты трахалась!
– Мамка не знает! – прижала Саша руки к груди. – Честное слово! Она строгая! Она точно убьет!
– Все, хватит! – У Юлии заболела голова от этого дурацкого разговора и Сашиных умоляющих глаз. – Только попробуй еще раз пойти к нашему доктору! Я тогда сама мамке твоей все расскажу о твоих делах. Никакого разрешения я тебе не даю, и даже не вздумай больше
– Ну, почему она не хочет? Почему! Ведь не ей же придется делать, а доктору… А он согласился… Ведь для нее это такой пустяк… – И слезы прозрачными струями сами текли из ее глаз.
Юлия же с раздражением подумала, что ей непременно придется поговорить с врачом-гинекологом Борисом Ливенсоном. Он был, конечно, прекрасным специалистом, она сама пользовалась, когда надо, его услугами, но как это некстати, что он тоже оказался доброхотом, как и Азарцев! Как все-таки мужики ведутся на молоденьких девочек! Так далеко она с ними не уедет. Надо будет выговорить Боре со всей строгостью. Эдак он тут разведет притон для местных б…ей! От одной к другой быстро пойдут передавать, только разреши один разок. Надо его предупредить, чтоб не допускал даже близко ни одну идиотку к новому отделению!
И пока Юля в уме прокручивала гневную петицию врачу высшей категории Боре Ливенсону, Сашины ноги сами собой несли ее к низенькому, но крепкому дому местной знахарки Клавдии. Она дернула за калитку. За заборчиком раздался собачий лай. Пока хозяйка выглядывала в окно, надевала сапоги и выходила во двор, Саша, зажимая в руке деньги, невидящим взглядом смотрела на последние, догорающие в палисаднике темно-красным огнем прижухшие от холода георгины. И ей даже в голову не могло прийти, что вид этих угасающих соцветий станет последним прекрасным видением в ее небольшой, но такой чистой и уже прожитой жизни.
Тина лежала в темноте палаты с раскрытыми глазами. Неясный луч света через приоткрытую дверь пробивался из коридора. Сегодня дежурила Рая. Она сочла, что Тинино состояние не так уж и плохо, поэтому позволила себе провести ночь не на стуле за столиком в палате больной, а с относительным удобством на кушетке в медсестринской комнате. Барашков и Мышка тоже уехали по домам – на этом настояла сама Тина, настолько у них был измученный вид после того, как несколько ночей подряд они дежурили возле нее, сменяя друг друга. Дежурить сегодня оставили Дорна, хотя, по наблюдениям Тины, он к больным вообще предпочитал не заходить.
Полоска света возле двери стала будто бы несколько шире. Валентина Николаевна повернула голову и увидела, как женская фигура в халате до пола появилась в дверях и шепотом сказала:
– Извините, пожалуйста, вы еще не спите?
– Не сплю.
– Можно войти?
– Входите… – Тина приподнялась на постели и включила свет в изголовье. На мгновение она зажмурила глаза, а когда открыла их, то увидела, что возле нее стоит молодая женщина в махровом халате и полотенце, намотанном на голове в виде чалмы, застенчиво теребя пояс с кручеными шелковыми кистями.
– Я ваша соседка. Мне надо у вас кое-что спросить. А днем прийти к вам в палату нельзя. К вам не пускают.
– Почему не пускают?
– Чтобы не заразить вас перед операцией. Вам не говорят, но я слышала, что операция будет послезавтра.
– Отчего же мне не говорят? – еще больше удивилась Тина.
– Чтобы не тревожить, – приложила палец к губам женщина. – Но я считаю, что это неправильно. Может, вы захотите что-нибудь сделать напоследок…
«Это Барашков, наверное, придумал, – подумала Тина, – увезти меня на операцию под действием снотворного, чтобы я не знала. Атеист хренов. Но, с другой стороны, конечно, он прав. Зачем мне думать о том, что будет завтра, послезавтра… В конце концов, какая разница, когда умереть? Приготовлений у меня все равно никаких. Зла я ни на кого не держу. Сказать никому ничего не желаю. И всех простила. Хотя…»
– Так вы зачем пришли? – спросила она женщину.
– Меня спасла ваша знакомая! – заговорщицки прошептала та. – Но этому никто не верит! А мне очень нужно ее найти.
– Какая именно знакомая? Ко мне приходили несколько знакомых.
– Та, которая вошла с рыжим доктором и сказала, что даст мне гомеопатические шарики. Она их оставила на бумажке и велела пить через три часа. Мне нужно срочно найти эту женщину. Лекарство у меня осталось только на завтра, и мне очень страшно, что оно закончится и голова снова заболит. А где ее искать, я не знаю.
– Так это у вас голова болела? – наконец поняла Тина.
– Да. Но уже целый день я не чувствую боли и даже не могу этому поверить. Это так странно… Как по волшебству. То болела, а теперь не болит! – Женщина осторожно постучала по чалме. – Поверите, я уже хотела покончить с собой. Невозможно было терпеть такую боль.
– Вы думаете, это от шариков прошло? – изумилась Тина.
– Сама не знаю. Но отчего еще? Мне столько давали разных лекарств, и ничего не помогало. Все руки искололи. Слышали, наверное, как я целыми днями об стенку стучала?
– Да вы присядьте, – пригласила Тина. Женщина подумала и села, придерживая чалму, чтоб не свалилась, на край ее кровати. – А зачем у вас на голове полотенце?
– Как намотаю, так легче становится. И головой стучать не так больно.
– Так вы же сказали, что все прошло? – За все прошедшие дни разговор с этой женщиной более всего заинтересовал Тину.
– Прошло. Но страшно. Вдруг опять начнется?
– А зачем вы головой об стенку стучали? – осторожно спросила Тина и испугалась, вдруг женщина обидится. Но та даже виду не показала, что вопрос ей неприятен.
– Когда я головой стучала, – объяснила она, – боль была как бы снаружи. И она словно заглушала ту боль, что шла изнутри. А если не стучать, ощущение было такое, будто изнутри в голову вбиты гвозди, и они все время ноют. Я никогда раньше такого не испытывала. Говорю вам, хоть вешайся. И вы уж меня извините, может, вам перед операцией и не до меня, но я знаю, что эта женщина, которая дала мне шарики, была у вас в палате. Значит, вы ее знаете.
– Все это как-то странно, – как бы про себя сказала Тина.