Круиз 'Розовая мечта'
Шрифт:
Со мной беседовал мудрый, опытный "старший товарищ", которого я не могла ослушаться Мне пришло в голову лишь одно - попросить Ассоль о "прикрытии". Допустим, мы что-то отмечали и я, не рискуя сесть за руль после рюмки вина, остаюсь переночевать у подруги. Обычный случай, но в моей семейной жизни, кажется, первый. К счастью, Аська оказалась дома. Услышав мой голос, она сразу же накинулась с информацией:
– Сергей тебя с собаками ищет. Три раза звонил, где ты? Ну, теперь это не важно. Он улетел куда-то по срочным делам. До понедельника. Поздравляю!
– Ты все правильно поняла, Ася. Мне жизненно необходимы эти три дня! Даже не представляешь,
– Чуть не завизжала я от радости.
– Три свободных дня - это и есть целая вечность.
– Только не забудь, он же будет звонить домой, тебя разыскивать... Скажешь, что был отключен телефон. А если позвонит мне, я доложу. что у тебя грипп и ты валяешься в горячке...
– Аська понимающе усмехнулась.
– Я не слишком ошибаюсь, правда?
– Ты попала в точку. У меня было днем около 38 градусов. Естественно, добраться до дому трудно... Спасибо, Ась. Ты очень меня выручила.
Последние слова я еле выдавила, стиснутая Юлом.
– Невероятно - три дня! Это в три раза огромнее вечности!
Да. он был прав, мой мудрый, сентиментальный мальчик. Я не сильна в современных физических теориях, но знаю, что время способно сжиматься и растягиваться. Теперь я ощутила это на собственной щкуре. Часы на полке тикали с усердной точностью, но как несоизмеримы были отмеренные ими мгновения! Всем известно, что в кабинете дантиста и, допустим, у кромки лазурного моря время течет по-разному. Секунды под бормашиной кажутся бесконечными, а день в пальмовой тени - мимолетной улыбкой счастья. Время, проходя сквозь нас, умеет растягиваться и сжиматься, меняет вкус, цвет, энергетический тонус, эмоциональную, информационную "плотность".
За часы, проведенные вместе, мы узнали друг о друге все, хотя чаще всего просто молчали. Даже ькогда прерывали любовь "беседой", состоящей из взглядов, коротких реплик, прикосновений.
Осматривая приютившее нас жилище, я увидела на книжной полке большую коробку из светлого дерева. На крышечке, в рамке резного орнамента наивно написанный южный пейзаж - пляж, прибой, одинокая пальма и надпись "Привет из Сочи! 1950 год".
– Это семейная реликвия, подарена моей бабушке во время медового месяца. В это лето был зачат мой отец...
– Юл взял из моих рук шкатулку, но я успела заметить торчащий из-под крышки кусочек бирюзового пуха.
– А ну, покажи!
– Я вытащила за кончик пальца свою утерянную перчатку.
Юл равнодушно пожал плечами.
– Совершенно безобидная клептомания... Ты бросила её, а я совершенно машинально сунул в карман... И, к тому же, как видишь, постоянно ношу твой шарф.
Он действительно не расставался с приобретенным мною подарком.
– Можешь не снимать. Я закрываю глаза на это невинное хищение.
Зная щепетильность Юла, я смолчала о желании делать ему сюрпризы. Я хотела бы увидеть его в новом костюме и куртке, которые сама выберу, в новом доме и собственном автомобиле. Только все это он должен был заполучить от жизни сам и продемонстрировать мне, как боевой трофей. Я вздохнула, подумав о том, что слишком размечталась, и, увы, как ни восторженно воспринимаю данную нам в виде комнаты Юла материальную реальность, я все же мечтаю о её усовершенствовании.
– Чертовски приятно совершенствовать свой мирок - содрать эти застойного времени обои и шторы, поставить вместо торшера с прогоревшим пластиковым колпачком нечто стильное и уютное, заливающее комнату теплым золотистым светом...
– А это - она.
– Юл открыл вытертый дерматиновый футляр и я увидела в продолговатом гнезде тускло и равнодушно блеснувшую бритву, лезвие
– Убери.
– Я отдернула руку.
– Нет, лучше дай её мне, я выкину этого монстра. Захороню.
– Она теперь безопасна, Слава, как пистолет Каплан, хранящийся в музее Ленина.
– Юл захлопнул и убрал футляр.
– А, кстати, где твоя пушка?
– Надежно спрятана. Такие вещи не держат в дамских шкатулках.
– Там держат, насколько я помню, заколку изменившей дамы сердца и её окурок, "окровавленный" помадой...
– Не удержалась я от укола.
– Теперь начала подбираться новая экспозиция - перчатка, вот это меню из кафе "Посиделки" и, увы, Слава, я намерен конфисковать твой бюстгальтер!
– О, нет! Лучше возьми "Вольво". Автомобиль, по крайней мере, меньше.
– Вцепилась я в прелестный кружевной бюстгальтер размера 4С.
– Это мой любимый размер. Из него получатся две тюбетейки.
мы подрались, катаясь в обнимку по дивану, до тех пор, пока наши воинственные действия не стали похожи на нечто другое. Теперь схватка продолжалась на полном серьезе и сквозь мутный свет догоравшего мартовского дня в моем сознании вспыхивали с поразительной яркостью зарисовки раннего стамбульского утра.
– Шершавый теплый камень, вдавливающийся в спину, матово-сизое небо, охватившие все - от колючего татарника у моих поднятых колен до смуглых узких бедер, бешено двигающихся между ними...
– У тебя было много девушек?
– Спросила я своего мальчика.
Раскинув руки, он возлежал в приятном забытьи, подставив теплу раскаленного рефлектора обнаженное, утомленное любовью тело. При видимой закомплексованности этот парень был удивительно раскован в интимном поведении, не делая попыток скрыть свою наготу даже за "обеденным столом". Я с удовольствием убедилась - стесняться ему было нечего. Юл, заявлявший по телефону о своей непривлекательности, был совершенством. В его гармоничном сложении удивительным образом сочеталась хрупкость и сила, тонкокостный аристократизм и мужественная мускулистость. Этого, конечно, не могли не заметить другие представительницы прекрасного пола.
– Ты неправильно ставишь вопрос, доктор...
– Пробормотал он, словно сквозь сон.
– Главное, не сколько, а какие. И не реальное количество и качество, а желаемое... Я хотел нравиться сразу всем и всегда - сколько себя помню - бабкам, тетям, дедушкам, милиционерам, дворникам. Девочек стал выделять лет с пяти и для них выпендривался. как мог. Лет до тринадцати я считал себя "литературным сатиром", то есть придумывал страстные истории, не рискуя испытать свои возможности в действии... Мой первый сексуальный опыт, доктор, увы, был крайне удачен. Меня соблазнила учительница музыки, которую я называл по имени-отчеству и считал ровесницей своей бабушки. Я брал уроки на дому. Аделия Карповна была одинока. Не считая кота персидской национальности. Боже, как на неё действовал Шопен! А на меня - её тяжелые, жаркие груди, которыми я был прижат к ковру у ножек фортепиано. Вначале я немного испугался и, чтобы не подать виду, рассматривал латунные педали, отполированные её туфельками, кота, равнодушно глазевшего на происходящее... Но она что-то знала... Что-то важное, помимо музыки. Наверно, законы гармонии и этого перехода от форте к пиано... Я так увлекся, так бесновался, что не хотел потом уходить... Я многому тогда научился, в четырнадцать лет. А потом был долгий перерыв...
– Юлий замолчал, не желая продолжать, но я решила сразу покончить с тайнами, намереваясь чуть позднее наградить Юла собственными откровениями.