Круиз желаний
Шрифт:
Мистер Смит представил сыщикам главного офицера службы безопасности, невысокого плотного крепыша с красивым именем Барни Эванс, но колючим, словно у полицейского, взглядом.
– Мне жаль, но официально установленное законом время на поиски пропавшего пассажира прошло, – заявил капитан. – И я даже готов выдать документ, подтверждающий, что мадам Качкова пропала без вести во время шторма. Однако предоставляю вам возможность провести дополнительное расследование. Сейчас мистер Эванс сопроводит вас в Центр обработки данных и ответит на ваши вопросы, – закончил свою речь капитан и отпустил всех восвояси.
Следует
Да еще бедолага Северов, который смотрит на нее мученическим зовущим взглядом побитой собаки, только охлаждает пыл Софьи заниматься расследованием, напоминая о знойной ночи и чувственных удовольствиях, сводивших ее с ума.
«Нет уж, – мысленно сделала она для себя единственно правильный вывод, – сексом, то есть, конечно же любовью, лучше заниматься регулярно. Иначе потеряешь форму и будешь кидаться на первого встречного. Или и того хуже: завянешь как цветок, который потом хоть поливай, хоть не поливай, а былую свежесть и красоту ему будет уже не вернуть».
Решив, что две пары глаз вполне оправдают ее доверие, она предложила мужчинам последовать за мистером Эвансом в Центр обработки данных просматривать записи с видеокамер. Сама же, позаимствовав электронную карту Жана-Пьера, направилась в его сьют для контрольного осмотра места исчезновения Зои Сергеевны.
Хоть Жан-Пьер и перерыл там все вверх дном, пытаясь найти какую бы то ни было зацепку – как-никак, бывший оперативник, – но свежий взгляд Софьи на привычные ему вещи не помешает. Может, упустил что-то важное или не придал чему-то значение.
А Софья так вот сразу что нужно разглядит-заметит? Кто знает, кто знает! Лично она в этом даже не сомневается.
Ну что, погладила себя, любимую и ужасно талантливую, по головке, похвалила пока что ни за что, подбодрила для верности? Теперь за дело!
Глава 7. ВЫХОД ТАМ, ГДЕ ВХОД… ЕСЛИ ЭТО НЕ МЫШЕЛОВКА
Софья ехала одна в лифте и пощипывала себя за щеки. Они словно одеревенели от приклеившейся к губам намертво искусственной… нет-нет, назвать улыбкой это вынужденное мимикрирование язык не поворачивался. Так долго растягивать губы ей еще не приходилось ни разу. Без привычки трудновато. К этому, наверное, нужно приучаться с детства.
Она вдруг вспомнила внука соседки, семилетнего вежливого умненького мальчика с исключительно приветливым лицом, приехавшего в гости к бабушке аж из самой Америки. Стоило кому-нибудь – включая собак и кошек – на него взглянуть, как уголки его губ мгновенно, как по незримой тайной команде, растягивались, обнажая зубы. Причем все, сколько их было.
Он напоминал Софье гуттаперчевую куклу, которая начинает делать такие вот манипуляции с губами всякий раз, когда ее дергают за веревочки. В этом было что-то нарочитое, бездушное, так как выражение глаз мальчика оставалось отсутствующим.
Словно он еще только собирался начать размышлять, кто перед ним – друг или враг – и как к нему нужно относиться: настороженно или, наоборот, расслабиться и получить удовольствие от общения. Однако его дежурная улыбка, подобно палочке-выручалочке, которая всегда при нем, должна была действовать безотказно, обезоруживающе. Ведь предполагаемый враг вполне мог оказаться другом или – при исключительной доброжелательности с его стороны – стать им. Так уже с детских лет умные родители с головой окунули его во взрослую жизнь.
Соседка сетовала, что никак не может уговорить внука пойти погулять во двор с местной ребятней. А когда уговорила, очень пожалела. Тот пришел через час с синяком под глазом. Возмущенная бабуля тут же бросилась на разборки. Поймав малолетнего хулигана, кстати, такого же возраста, как и ее внук, и взяв его за шкирку, приступила к дознанию.
Вот только пацанчик оказался ершистым и ни в какую не собирался признавать себя виноватым. «А чего он все время смотрит и лыбится, как дурак? – предъявил он, охваченный праведным гневом, встречные претензии разъяренной защитнице. – Чего он передо мной зубы скалит? Я же не говорил ничего смешного. Я ему что – клоун, что ли?»
Той ничего не оставалось, как отступиться. Да ей и самой порой казалась не совсем оправданной вечная, словно приклеенная, улыбка на устах внука, которая у него всегда была наготове и для своих, близких, и для совсем посторонних. Больше она внуку гулять одному не предлагала.
Вот тебе и менталитет, взращиваемый с детства. Бедный ребенок потому и отказывался играть с нашими детками во дворе, что принимал их неулыбчивость за опасность, даже угрозу для себя. Но вместо того, чтобы быть попроще, пытаясь подружиться с ребятней, он цеплял на себя – по примеру взрослых – фальшивую улыбку. В надежде на то что получит в ответ такую же фальшивую, которая его вполне устроит и решит все проблемы.
Откуда же ему было знать, что придется столкнуться с суровыми законами действительности и колоритным местным менталитетом, когда ни за что ни про что можно и по шее схлопотать.
Но так ли уж ни за что? А за обман, который дети чувствуют как никто другой? За страх, что не примут таким, какой ты есть на самом деле, вынуждающий притворяться и строить из себя не пойми кого?
К тому же смех без причины – признак дурачины. Это известно у нас всем и каждому. Даже детям. Зря ему бабушка не рассказала, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Что у нас улыбка как на вес золота, ее еще нужно заслужить. Улыбку дарят, а не отдают кому ни попадя. Дарят от чистого сердца и с добрыми пожеланиями, даже если они и не высказаны вслух. И такая улыбка стоит многого, потому так и дорога всем.
Кстати, Зоя Сергеевна не потому ли выбрала себе дворецкого из наших?
К чему все эти рассуждения? А к тому, что улыбка улыбке рознь. У каждого народа свои заморочки. И все же в чью арбу сел, того песню и пой. Если здесь, на круизном лайнере, среди иностранной элиты принято улыбаться всякому встречному-поперечному и безо всякой причины, стало быть и Софья тоже будет улыбаться. Иначе ее не поймут, что может повредить расследованию.
Хоть все и в курсе, что очаровательные манипуляции с губами не стоят и ломаного гроша, вернее, ни цента, – принципы и хорошие манеры превыше всего.