Крушение богов
Шрифт:
— Отчасти ты прав. Но — не совсем. Есть у народа разум… но — свой, особенный… Он творит и рушит по каким-то, пока нам не понятным, законам… Мы с тобою исчезнем… Мы рождены на мгновенье… А толпа будет жить! Если даже наша земля погибнет, сознанье, в нас живущее, — оно возродится в новом виде, на другом клочке земли… И толпа — так же будет рушить и творить. Ты не забудь, толпа все это сотворила, что после она же разрушила. Но она создавала эту красоту не для себя. Может быть, потому ей и не жалко было рушить…
— Что ж… может быть? Но это не говорит о разуме толпы. Она могла вернуть себе свое, добра не разрушая.
— Легко сказать, Пэмантий! Ты сам, ты разве не вышел из народа, ты — не часть его? Но ты раньше узнал просвещение… созрел, учился, ты опытом богат… за счет труда твоих рабов. И кто знает, не выкинут ли эти темные волны народные еще десятки и сотни великих умов, горячих сердец; и они, любя своих собратий, укажут им прямой путь к счастью, которого мы с тобою пока еще не видим!..
— Я допускаю… Но когда это еще будет?! А пока — гибель и смерть кругом.
— Думаю, и ты хотел бы лучше умереть, как Сократ, чем жить, как тиран Пизистрат? Хорошо жить ради честных, высоких убеждений… И счастлив тот, кто умеет за них умереть!
— Для смерти ли мы созданы, Гипатия? Цель жизни — жить.
— А сознанье ты позабыл, Пэмантий?.. Оно порою неодолимо толкает нас на гибель. Я не могла бы ради вымыслов и призрачных велений веры умереть, как делают порой безумные христиане. Но ради счастья людей, чтобы великую идею закрепить своею кровью?.. На это я готова каждую минуту…
— Что ты, Гипатия? Что ты, дочка? Храни Юпитер тебя от этого, — с тревогой вмешался Феон, который ловил каждое слово своей дочери.
Пэмантий, выйдя из раздумья, проговорил медленно:
— Что ж… может быть, есть доля истины в твоих словах. Но… мне пора. Ждут ученики. Я сюда вернусь… И мы с тобою еще поспорим, мудрая девушка… да и мудреная притом!
Все разошлись с говором, приветствуя на ходу друг друга.
Плотин обратился к Гипатии:
— Выслушай, Гипатия, что передаст тебе от меня отец. И если согласишься… я буду рад душевно… Добрый день.
Он ушел за всеми.
— В чем дело, отец? Скажи скорее. Знаешь, женщины не терпят долго. Им надо все узнать немедля… Что говорил тебе наставник? Обо мне?..
— Да. Он…
— Ты не решаешься?.. О, Музы… Не сватовство ли? Что ж, в дочери к нему пойти я согласна, только не в жены. И то, если мой отец родной, любимый ревновать меня не станет к названому отцу…
— Не смейся, дочь. Дело серьезное. Он предлагает тебе быть наставницей в его Гимназии.
— Мне? В его Гимназии? Но там только и есть свободная кафедра по математике и нравственным наукам. И он — мне предлагает?.. Да быть не может!.. Я верно поняла?..
— Да, дитя мое…
— Да что ты? Могу ли я учить, когда сама
— Верь не себе, Гипатия! Поверь старому мудрецу наставнику, Плотину… и мне… и всем, кто тебя знает. Ты сумеешь делать то, что предлагает наставник. Если женщина должна быть скромной… то мудрая — должна знать, кому можно верить!.. Молчишь? Не отвечаешь?..
— Что ж… верно, вы правы! Я согласна. Скажи наставнику, что я до глубины души растрогана… и благодарна!
— Вот… это — лучше всего. Иду, сейчас скажу. Оя будет рад.
На поцелуй отца дочь ответила долгим поцелуем…
— А вот Пэмантий идет опять сюда. Смотри, Гипатия! Отчего так скоро окончил ты работу, друг Пэмантий?
— Плотин сам хотел побеседовать с учениками. Я и поспешил докончить спор с Гипатией…
— Все вы спорите! Непримиримые… друзья… Ха-ха!.. Ну, дочка, я иду… скажу Плотину твой ответ. Да хранят вас боги!
— Какой ответ, Гипатия? Скажи, если это не тайна. — невольно задал вопрос Пэмантий, проводив взором Феона.
— Плотин зовет меня преподавать в Гимназии… и я дала согласье…
— Вот радостная новость. Я слышал от Плотина… и только сомневался…
— В чем? Подойду ли я к такому делу трудному? Ты возразил?
— О нет… напротив…
— А мне сказали, ты порицал меня…
— Я? Да есть ли кафедра, которой ты не была бы достойна, Гипатия? Тебе налгали на меня…
— Вот как? Ты то же самое сейчас сказал, что я от Кельсия сегодня слышала. Ты заметил, верно, меня он очень любит…
— Может быть… не знаю… Тебе это виднее, девушка.
— И очень заметно. Он никогда со мною не спорит… старается угодить.
— Знаешь, Гипатия, — помолчав, глухо заговорил Пэмантий, — когда я мальчиком ловил синичек сизо-перых, силки в траве расставлю, бывало, и лежу, затаив дыханье, чтобы не вспугнуть добычу… А потом, в палестре, вступая в единоборство с лучшим другом, который вдвое был сильнее меня, я наносил ему удары без пощады, не уступая ни на пядь, хотя и знал заранее, что победа будет за ним.
— Недурно придуман ответ. Но, поверь, Пэмантий, и самый хитрый птицелов меня не поймает в силки угодливости.
— Я не о тебе и думал, Гипатия. А Кельсий?.. Что ж? Он — честен, недурен собою. Патриций, молод и богат. Его я ни в чем не могу упрекнуть плохом. Он — не хуже остальной молодежи…
— А как по-твоему?.. Другие — плохи?..
— Не спрашивай. Вообще, я презираю людей. Да и себя самого, заодно!
— Всех людей? Целый мир?..
— Почти что так.
— За что же? Помилуй!