Крушение империи
Шрифт:
До Питера мы добрались только через две недели преодолев в общей сложности более двух с половиной тысяч километров по советским дорогам. И адаптированная под ралли подвеска нашей машинки показала себя на них выше всяких похвал. Так что я даже поверил в то, что «саранчита» реально сможет выдержать сто тысяч километров пробега… Впрочем, могли и быстрее. Просто пару ночей заночевали во Львове, потратив промежуточный денек на прогулки по этому весьма приятственному городку, в котором, кстати, в настоящий момент располагалось военно-политическое училище. Так что советских курсантов по нему шлялись целые кучи. Плюс на три дня и с теми же целями задержались в столице советской Украины. Вернее, ночевали мы у наших родственников в Белой Церкви, небольшом городке в восьмидесяти километрах от Киева. Там осела семья моей двоюродной бабушки — бабы Муси, родной сестры моего деда. У него была большая семья — трое братьев, включая его самого, и двое сестер. Младшая сестра — баба Дуся, осталась на родине, в Рязани, вторую сестру унесло вот на Украину, дед, после четырнадцати переездов, осел в нашем городке, еще один его брат, помотавшись по глухим окраинам Китая, стал москвичом, а самого старшего — летчика, занесло в Ленинград. Где он и погиб во время войны… Но днем мы уезжали в Киев. Именно в Киеве, я, совершил второй «акт» потери «попаданческой девственности» — отправил письмо в КГБ УССР насчет Чернобыльской аварии, сообщив все, что я о ней знал. Увы, другой информации у меня не было — ни о маньяках (ну, кроме Чикатило, но и о нем я помнил крайне мало), ни о шпионах и предателях (ну, может, только фамилии без каких-либо других подробностей), ни о каких-нибудь катаклизмах. Нет, я помнил, что скоро должно случится землетрясение в Спитаке, но даже год, когда оно произошло — в памяти не остался. А вот про Чернобыль я знал довольно много. Во-первых, потому что во время работы преподавателем в ВИПК одно время вел курс ЗОМП [13] , а Чернобыль во многих учебниках разбирался как наглядный пример радиоактивного
13
Защита от оружия массового поражения.
Я улыбнулся воспоминаниям, после чего повернулся к жене и чмокнул ее сначала в щеку, а потом в животик, в котором рос и уже вовсю ворочался наш наследник. Уж не знаю кто именно будет первым — девочка или мальчик. В прошлый раз первой у нас была доча, а как случиться сейчас — никто не знает. УЗИ в СССР пока в разряде экзотики. Не готов утверждать, что ничего подобного нет вообще, но места, где это есть — лично мне неизвестны. Так что кто там у нас в животике мамы растет — пока загадка.
— Ну тогда — тронулись! Только осторожнее, — увы, с безопасностью автомобилей здесь пока тоже полный швах. Ремни безопасности-то уже появились, но пока нерегулируемые. То есть без натяжителей. Так что надевать их — только множить травмы. Ну если заранее не отрегулировал их точно по своей фигуре. А фигур из числа водителей у нас две. Плюс сами фигуры имеют свойство меняться. Поел плотно — животик и выпер, а люфт на это никак не предусмотрен. Ремни-то сделаны из таких материалов, которые почти не растягиваются. Иначе как удержать летящее вперед при сильном ударе тело? Подушек безопасности тоже не имеется как класса. Да и с рассчитанными деформируемыми зонами так же все плохо. Зато советские машины остаются практически целыми даже в самых серьезных авариях. Оттер от крови и костей руль, кресла и переднюю панель, заменил бампер или вытянул помятое крыло — все, сел-поехал…
Пролет в Кошице мне аукнулся. Началось все с того, что две моих попытки дозвониться до Бориса Николаевича после возвращения закончились ничем. То есть меня с ним просто не соединили. А чуть позже я узнал, что Пастухова отправляют послом в Данию. И даже такой мало что соображающий в высших раскладах власти человек как я, понимал, что это означает пусть и весьма комфортную, но ссылку… Затем мне зарубили очередную книжку. И это было уже куда более серьезно. Я ж этим зарабатываю! Нет, кое-какие деньги еще имелись, но после покупки «саранчиты» их остались буквально крохи. Ну по моим меркам. Так-то у меня «на книжке» лежала еще почти тысяча рублей. То есть для очень многих, считай, годовая зарплата. Но ведь и расходы предстояли немалые! Но на этом мои злоключения не закончились. В начале марта меня вызвали на партком «Лениздата», в парторганизации которого я состоял (ну так получилось), где сообщили, что через четыре дня состоится рассмотрение моего персонального дела. Потому что на меня поступило… нет, не анонимка, как это было широко принято в советских реалиях, а полноценное коллективное письмо, подписанное «группой товарищей» до глубины души возмущенных тем, что я «преклоняюсь перед Западом». В подтверждение чего они приводили мой внешний вид, потому как я практически не носил «нормальную советскую одежду» и то, что я владел транспортным средством «иностранного производства». Чуть покрутившись по коридорам и кабинетам издательства чтобы уточнить расклады, я пришел к выводу, что никакой команды «мочить» меня откуда-то «сверху» не поступило. И предстоящее «дело», скорее всего, являлось результатом банальной зависти. Потому как главным инициатором его был один «заслуженный работник культуры» весьма пожилого возраста, вступивший в партию еще в те времена, когда он подвизался корреспондентом дивизионной многотиражки. Политотдельцам во все времена сделать это было куда проще… Впрочем, будь он только один такой — над ним только посмеялись бы, но, судя по всему, я за прошедшее время успел «намозолить» глаза многим другим людям. В том числе и в руководстве издательства. Но раньше они как-то побаивались меня трогать. Однако, после скандала на марафоне, отголоски которого донеслись и до наших пенат, а также слухов о том, что и я, и те, кто считался моими покровителями, вызвали неудовольствие на самом верху — воодушевились и решили действовать. А то совсем этот сопляк оборзел. Клепает и клепает свои «романчики», да еще и издает их чуть ли не каждый год. В то время как куда более маститые и заслуженные вынуждены довольствоваться дай бог одной книгой в пятилетку… А куда деваться — проблемы с бумагой, проблемы с полиграфическими мощностями. Знаете сколько всего этого тратится на материалы съездов, пленумов, партконференций, регулярные допечатки уставов КПСС и ВЛКСМ и иную подобную литературу, которая потом годами лежала мертвым грузом в книжных магазинах и киосках. Но выделяемые на нее фонды и мощности — не-при-ка-са-емы! Плюс газеты и журналы, существенная часть которых издается на национальных языках народов СССР, при том, что процентов восемьдесят, а то и девяносто тиража таковых так же потом прямым ходом идет в макулатуру. Ну не популярны все эти национальные языки и наречия в той среде, на которую были рассчитаны все эти журналы. Русский язык, как язык одной из культур мирового уровня и такого же уровня научной школы давал им куда больше возможностей… Но за тиражами этих изданий тоже строго следит недреманное око ЦК. Национальная политика СССР незыблема и жестко регламентирована, и никто не позволит всяким профанам от книгоиздания совать в нее свой недоросший нос. Да что там говорить — сейчас даже свободно подписаться на популярные журналы типа «Огонька», «Вокруг света» или той же «Техники молодежи» было невозможно! Все в рамках выделенных лимитов, которые, насколько я помню, отменили только в 1987 году. После чего тиражи у того же «Огонька» скакнули в два раза — от полутора до трех миллионов, а, скажем, у газеты «Аргументы и факты» аж в несколько десятков раз — до тридцати трех с половиной миллионов экземпляров, каковая цифра была зафиксирована книгой рекордов Гиннеса как самый большой единичный тираж в истории человечества… Вот так и получается, что на «творчество» выделяются жалкие проценты имеющегося ресурса, который приходится делить на весь Союз писателей вкупе с Союзом журналистов. Ну, за исключением подобных «блатных», по поводу которых «сверху» регулярно приходят указания о содействии. То есть, в моем отношении, уже, скорее, приходили… Так что жалобе «старого партийца» со товарищи не просто дали ход, но и сделали это с нескрываемым удовольствием. Ибо нехрен!
Если честно — я напрягся… Ранее мне ни с чем подобным сталкиваться не приходилось. Ну нечему в моей прошлой жизни в это время было настолько сильно завидовать. В той жизни я за границу первый раз выехал только в две тысячи третьем. А до того носил, что висело в магазинах или то, что удавалось достать. Ну и, иногда, то, что смогли сшить. Одна из моих бабушек работала приемщицей в ателье (да-да, с заплатой сорок пять рублей в месяц, откуда и знаю), так что, если удавалось «достать» приличную ткань (с просто «купить» в СССР всегда были большие проблемы), мы кое-что заказывали. Так, например, одни из моих первых «джинсов» были именно что сшиты в ателье из какой-то синей дерюги, очень слабо похожей на классический «деним». Но в темноте и издаля изделия «Леви Страуса» кое-как напоминали… А в отпуск мы ездили с родителями на юг «дикарями», останавливаясь в кемпингах под Евпаторией, которые растянулись аж на тридцать километров — от памятника Евпаторийскому десанту и до самого города, либо, если с деньгами по каким-то причинам было туго, выцыганив в профсоюзе путевку в какие-нибудь подмосковные Дома отдыха на Угре или Оке. Так что все мои изменения во внешнем облике и транспортном средстве происходили у меня тогда, так сказать, «вместе со всем советским народом». Ну и, потом, постсоветским. И тогда, когда про всякие идеологические наезды уже все давно забыли. Потому как КПСС к тому моменту давно приказала, так сказать, долго жить. Сейчас же она была еще в полной силе… Ну а в этой жизни до сего момента я был в когорте, так сказать, обласканных властью. Вследствие
Дело в том, что в преддверии выпуска я озаботился поисками места работы. Потому как просто «уйти в писатели» и жить с гонораров пока было невозможно. Из-за того, что в системе советского образования существовала такая вещь как «отработка». Мысль, в принципе, была здравой. Типа, государство потратило на тебя время и деньги (хоть образование и бесплатное, но это ж только для студента, а государству ведь пришлось построить здания, платить зарплату преподавателям, оснастить лаборатории, закупить учебники… ну и так далее) — изволь отдать ей потраченное, работая на том месте, куда оно тебя определит. Но, как обычно, здравая мысль была напрочь убита криворуким воплощением. Потому что никто и никогда не собирался использовать выпускников в соответствии с их талантами и способностями. С помощью распределения просто-напросто затыкали самые зияющие и глухие дыры, образовавшиеся в процессе партийного руководства всеми сферами жизни страны. От науки и промышленности до образования… То есть, для нас с Аленкой распределение, скорее всего, означало, что мы с ней поедем преподавателями английского, немецкого или французского языка куда-нибудь в школу-интернат для малых народов севера в Ямало-Ненецком автономном округе. А у меня, естественно, на ближайшие годы были совершенно другие планы. К тому же мы с женой собирались в выпускном году завести ребенка. Ну, или, в начале следующего. Как случится… И я бы хотел, чтобы она рожала в каком-нибудь хорошо оборудованном роддоме, а не в полуубитой районной больнице. Увы, не смотря декларируемую заботу о человеке, райбольницы в СССР, по большей части, представляли из себя весьма печальное зрелище.
Поэтому я и озаботился тем, чтобы на меня лично пришел вызов именно с того места, на которое я хотел устроиться. А Аленка уже пошла бы за мной «прицепом». Тем более, что, по нашим планам, она к тому моменту должна была уже быть глубоко беременной. А куда еще ждать-то? Универ закончим — и вперед. Тем более, что я, все-таки, рассчитывал на то, что мне удастся запустить теломерную терапию гораздо раньше. Хотя бы и в очень ограниченных масштабах. То есть только для себя и самых близких. Но для этого к тому моменту все наши дети уже должны родиться и хоть немного подрасти, дабы выйти из возраста грудного кормления.
Изначально вариантов было несколько. Самым первым была аспирантура. Но, если честно, этот вариант привлекал меня не очень. Все-таки диссертация — дело очень затратное по времени. Так что, пойди я по этому пути — времени на книжки у меня оставалось бы немного. А ведь грядет хозрасчет! И у меня по этому поводу образовались кое-какие планы, способные дать мне возможность сильно стартануть уже в постсоветском пространстве. Второе — остаться преподавателем на кафедре. Этот вариант был намного лучше… но конкуренция здесь была так же намного выше. То есть несмотря на то, что я был не только отличником, но и членом партии, а еще и олимпийским чемпионом и Героем Советского союза, особенных шансов сделать это у меня не было. Ибо в нашем ВУЗе все было в точности по анекдоту: «Дедушка, а я полковником буду? Будешь внучек! У тебя ж дед полковник! А генералом? Нет, внучек, у генерала собственный внук имеется.». Ну да, для этого нужен был тот самый вездесущий «блат», которого у меня, не смотря на все мои регалии, после фиаско в Кошице для данного варианта было, увы, недостаточно. Ленинград не резиновый, университет тоже, а у завкафедрами, деканов и ректора свои дети, внуки и племянники имеются.
Так что я старательно искал новые варианты. И вот полгода назад, совершенно неожиданно для меня, подвернулся такой, который мне показался близким к идеалу. Но, увы, шанс туда устроиться имелся только с, как это сейчас называлось, «идеальной анкетой». Любое же взыскание напрочь обнуляло все мои усилия. Особенно если это взыскание будет по партийной линии. Потому как частью будущих моих должностных обязанностей являлась работа с иностранцами. А в СССР на официальном уровне считалось, что подпускать к иностранцам кого-то не слишком идейно стойкого и недостаточно «беззаветно преданного идеалам коммунизма» совершенно невозможно. Какие бы высокие профессиональные компетенции у него при этом ни были… Вероятность же того, что, если рассмотрение моего персонального дела состоится по привычным для этого времени лекалам, я это взыскание получу — была очень большой. Почти стопроцентной. Потому как «персональное дело» практически всегда заканчивается неким обязательным приговором. Нет, не расстрелом, конечно, тут разоблачители «сталинского беззакония» довольно сильно перегибали палку. Да и сам Иосиф Виссарионович уже давно почил в бозе. Но, кое-что из его наследия, пусть и в ослабленном виде, до сих пор продолжало действовать. Например, то, что «партия не может ошибаться»! А члены парткома, собравшиеся рассмотреть персональное дело некоего имярека, автоматически становились этой самой «партией». Ни больше, ни меньше. Ну знаете, как Римский Папа, когда он начинает говорить от имени церкви, сразу же становиться непогрешим. Вот и тут где-то так же… Так что то, что партком принял-таки решение рассматривать «персональное дело», означало, что главное решение — «виновен», уже принято. Остались лишь мелкие детали — определиться с тем, в чем и насколько виновен и как его наказать. Вследствие чего любые попытки оправдаться, в большинстве случаев, обычно приводили к тому, что наказание резко ужесточалось. Типа, виновный не осознал, не разоружился, так сказать, перед партией — значит усугубил уже зафиксированную вину!
Впрочем, если честно, дело было не только в нарушении моих планов. В этой ситуации меня больше всего бесило то, что предъявленные мне обвинения были откровенной ложью. Поскольку, в отличие от многих моих молодых современников, у меня-то как раз никакого преклонения перед «Западом» не было. Я не фанател от «The Beatles», не восхищался Ричи Блекмором, не оргазмировал на джинсы и жвачку. Слушал — да. Покупал и носил — тоже да. Удобно же… но, в отличие от множества детишек партийных боссов или иных представителей советской элиты, в среде которых, кстати, и появилось слово «совок», ставшее столь популярным куда позднее, это не было для меня знаком презрения к собственной стране или отличительным признаком принадлежности к некоему закрытому миру «элиты», которой доступно нечто, недоступное «быдлу». Для меня же это было просто приятной музыкой и одеждой, которую удобно носить. И когда мы натыкались в магазинах на нечто подобное советского производства — мы с Аленкой с удовольствием это покупали… Нет, в прошлой жизни был у меня некоторый период очарования Европой и Америкой, продлившийся лет шесть-семь. Но как только я начал путешествовать по миру — все это очарование довольно быстро развеялось. Потому как очень верно сказано в одном анекдоте: «Не хрен путать туризм с эмиграцией!» И хотя мы с моей любимой в эмиграции никогда не были, но «пожить» в какой-нибудь стране устраивали себе частенько. А в нашей любимой Греции и вообще регулярно. Иначе как по-настоящему узнать мир? Из окна туристического автобуса? Три раза «ха-ха»! Это, конечно, лучше, чем ничего, но точно не про «узнавание». Тем более, что для меня подобные «пожить» были полезны и необходимы и в профессиональной области. Потому что полученные в процессе этого знания и впечатления я потом использовал в своих книгах… Хотя понятно, что у нас тоже был, так сказать, вариант «лайт». То есть без необходимости зарабатывать деньги и оплачивать большинство налогов в стране пребывания, пользоваться ее медициной, социальным обеспечением и так далее. Но и он очень быстро прочищал мозги и рождал понимание, что везде свои проблемы. И в Европе их так же до хрена. Пусть и не всегда таких, как в России, но вот точно не менее напряжных. А уж когда наша страна начала обустраиваться и подниматься — появилась и законная гордость за нее. Нет, не за военную силу — то есть новые и модернизированные танки, самолеты и ракеты с подводными лодками. И не за какую-то «особенную духовность». «Поживание» за границей быстро дало понять, что на свою собственную особенную «духовность» претендуют все — от «богоспасаемых» и позиционирующих себя как избранный Богом «сияющий град на холме» США, и до англичан, французов, армян, гордящихся тем, что они считают себя первым в мире христианским государством, а также болгар с румынами и албанцами. У всех, как выясняется, едва только цепляешься с кем-то из аборигенов языками, великой истории с неизбывной высокой духовностью хоть жопой жуй. Даже если сейчас они — самая что ни на есть отстойная задница мира… А за то, что Россия, сначала рухнув, а потом дебильно протупив все девяностые, в какой-то момент встала, отряхнулась и начала стремительно превращаться во вполне себе обустроенную и комфортную для жизни этакую среднеевропейскую страну. Причем, почти без идиотских европейско-американских «затупов», в которые скатилась западная цивилизация в начале и середине двадцатых. В России стало приятно жить. И это «приятно» ощущалось всем организмом — от желудка до пятой точки, которая перемещалась по новым и хорошо отремонтированным российским дорогам, начавшим появляться в стране как грибы уже с десятых годов. А то и раньше. Ну если считать за старт этого процесса лужковскую реконструкцию МКАД… Ну а теперь, поскольку я знал, как оно все будет развиваться и чем, в конце концов, закончится — никакого очарования Западом у меня принципе случиться не могло…
Теоретически, можно было забить. В конце концов, даже в самом худшем случае, потерпеть предстояло года два, максимум три. Горбачев уже Генсек, так что процесс деградации КПСС вовсю набирает обороты. Да что там — через три-четыре года сам факт «преследования со стороны партийных органов», наоборот, будет, считай, медалью пополам с индульгенцией. Что же касается жизни в сельской местности — тоже не катастрофа. Люди же там живут. Вот и мы поживем. Заодно получим новый опыт. Рожать же моя любимая поедет домой. К маме. А там у нас роддом вполне себе хороший. Она в прошлой жизни именно в нем обоих наших малышей и родила… Но я решил все-таки попытаться потрепыхаться. Тем более что на только что прошедшем XXVII съезде КПСС уже прозвучали слова «гласность» и «перестройка». Так что, как говориться, «ударим автопробегом по бесхозяйственности и разгильдяйству». Сами кашу заварили — ешьте теперь не подавитесь…