Крушение империи
Шрифт:
Билеты лежали уже в Иришиной сумочке, все было сговорено, при помощи друзей, с Ваулиным, сегодня вторник, а в четверг поезд вывезет их из Петербурга.
Ириша отсчитывала часы с еще большим нетерпением, чем было это в тюремном доме на Шпалерной.
Наконец, наступила последняя ночь, отделявшая ее встречу с Ваулиным.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Сегодня ночевать негде было…
Эту ночь Сергею Леонидовичу суждено было провести там, где он и не предполагал быть, но куда попасть давно стремился.
С
Завтра днем на паровозе товарного поезда, опекаемый незнакомым ему железнодорожником, членом большевистской организации (все устроили друзья), он проберется в Вырицу и сядет там в вагон № 5 пассажирского поезда, идущего в Киев. В поезде его встретит друг и любимый человек…
Перед этим предстояло только одно дело: как только откроется утром «салон мадам Софи» на Троицкой, он должен прийти туда и получить от Веры Михайловны новый заготовленный паспорт и толику денег, отпущенных ему партийной кассой. Да, кроме того, та же Вера Михайловна должна передать ему одну из киевских «явок». Впрочем, это не наверно, потому что неизвестно было, в Петербурге ли в данный момент тот товарищ из представительства ЦК, который один только знает «явки» в других городах России. Если не удастся связаться с этим товарищем, то условной почтой «явка» через несколько дней будет сообщена Сергею Леонидовичу в Киев.
Все устраивалось очень хорошо, — считал он, — но вот единственно, что казалось ему мало удачным в разработанном друзьями плане, это необходимость попасть при дневном свете на Троицкую, в центральную часть города, где можно натолкнуться черт знает на кого… Однако ничего не поделаешь: вероятно, не было у товарищей другой возможности организовать это дело, — рассудил Ваулин.
Была еще одна забота, но, правда, о ней успеется подумать и не сейчас: где остановиться в Киеве, если не повезет с собой «явки»?
«Да что гадать? — говорил самому себе Сергей Леонидович. — Изыщем место».
И тут вспомнилась Ириша, ее уговоры ехать именно в Киев, ее обещание помочь, — и Сергей Леонидович уже был почему-то уверен, что все обойдется.
В думах обо всем этом он исколесил всю Петербургскую сторону, стараясь идти боковыми улицами, и по кособокому Конному переулку вышел в конец Кронверкского проспекта и по проспекту — к площади. Он шел, держась низенькой ограды парка, глубоко надвинув шляпу, опустив голову вниз, потому что место было освещено и потому для него — опасно.
Навстречу, напевая песенку, мчался какой-то клетчатый фуфлыга в пенсне и с тоненьким стеком в руке, который он на ходу подбрасывал и виртуозно ловил за набалдашник. Сзади фуфлыги брел на костылях, поджав по-собачьи подбитую ногу в байковой обмотке, пожилой офицер с узенькой бородкой-метелочкой; надвигалась высокая, увеличенная в размерах дама в старомодной, толстившей ее зеленой ротонде с невыветрившимся запахом нафталина, а за ней показалась худощавая женщина в матерчатой поношенной шляпе. Она вела по бокам двух маленьких девочек.
Девочки болтали о чем-то, забегали вперед, стараясь взглянуть друг другу в лицо, оттягивали руки бонне, повисая на них, мешали ей идти, наступая на ноги, и Сергей Леонидович еще издали слышал, как она сердито призывала их к порядку:
— Ванда, н-ну!.. Лэля, штой ты?! — мучительно шипела она с каким-то нерусским акцентом.
«Лёля… почти Ляля, — тоскливо подумал Ваулин о своей дочке. — Лялька ты моя…»
Он только сейчас, казалось ему, сообразил, как близок отсюда ее дом, хотя, странствуя в этих краях, держа путь к Троицкому мосту, он не раз подумывал, что дом этот так недалеко, что пройти хотя бы мимо него, увидеть издали знакомое окно — и то была бы некоторая радость. Но путь лежал в другую сторону.
Чтобы не столкнуться на узкой панели с плавно шествовавшей зеленой ротондой, он сошел; на мостовую и минуту задержался на одном месте.
— Н-ну, Ванда-а!.. — шипел нерусский голос. — Ох, Лэля, штой такое?.. Какая прыгунья… бабушка скажу! Не, не, дети, не пойду с вами больше в гости…
— А я хочу-у! — услышал в пяти шагах от себя знакомый голосок Сергей Леонидович и — замер на месте: да ведь это она, его Лялька! «А эта старая карга называет ее Лэля…» — как ни был потрясен внезапной встречей, не сдержался и обругал в душе «старую каргу», бонну.
«Лялька!»
Он увидел теперь ее личико с лисьим, как был у Надежды, подбородком, все тот же, прошлогодний, вязаный синий капор и все ту же, сшитую бабушкой, шубку, из которой заметно выросла, и черные гамаши.
«Лялюська!» — хотелось ему броситься к дочери, окликнуть ее, схватить на руки, но он мгновенно подавил в себе это желание и — не шелохнулся.
Подпрыгивая на одной ножке, как все дети на улице, которым надоедает, что их ведут за руку и не отпускают от себя, шаля вместе со своей подругой, ни на кого другого не обращая внимания, она прошла мимо сошедшего с панели Ваулина, оставив в его ушах щебетанье своего голоса.
Все это продолжалось одну минуту. В следующую — Ваулин стоял уже у ограды Александровского парка: он готов был тотчас же последовать за детьми, они шли медленно, и он мог несколькими шагами догнать их, — и что тогда оставалось делать?
Сергей Леонидович выждал, покуда они отдалились на некоторое расстояние, и пошел следом к Большой Дворянской.
«Лялька… Лялюсенька!» — только и повторял он непрерывно ее имя в уме.
Взгляд его был прикован к маленькой спинке, к поворотам головы, к путаным шажкам идущего впереди ребенка. И он твердил себе одно и то же: «Моя дочь… вот это моя дочь. Вот какая… моя… моя Лялюшка».
Он, как завороженный, потеряв осторожность, необходимую теперь больше, чем когда-либо, дошел медленной, откровенной походкой выслеживающего человека до угла Малой Дворянской, свернул на нее и вдруг остановился только тогда, когда шедшие впереди него дети в сопровождении бонны скрылись во двор стоящего в глубине пятиэтажного дома.
Взглянув на него, Сергей Леонидович пришел в себя. Он круто повернул назад и удалился.
Но часа через три он снова появился здесь. И уже твердыми шагами, минуя ночного дворника, направился в ворота дома, где жила с внучкой Екатерина Львовна. Он поднялся по черному ходу на третий этаж и, отказавшись звонить, дабы не услышали квартирные хозяев, постучал в дверь кухни, ожидая встретить только прислугу.