Крушение империи
Шрифт:
Здесь он вспомнил о Теплухине. Он поднял голову вверх и посмотрел на окна третьего этажа, где находилась квартира Ивана Митрофановича: два окна были затемнены, в третьем был свет.
Федя спустя минуту стоял уже на площадке теплухинской квартиры. На звонок открыла дверь знакомая старушка — экономка Ивана Митрофановича.
— Дома? — спросил Федя.
— Уехали-с. Уже сколько дней уехали-с Иван Митрофанович.
— Вот так штука… — разочарованно протянул Федя. — И вы одна тут? — не придавая значения
— Все дни одна, Федор Миронович. А вот час назад гости пожаловали, — улыбнулось розовое лицо старушки, и она почему-то перешла на шепот. — По записочке Ивана Митрофановича и впустила, да-с… Хоть не так скучно будет сторожить квартиру: времена, знаете, какие?
«Гости?» — Любопытство овладело Федей.
— Водички не дадите напиться, Анна Николавна? — вошел он в прихожую.
— С превеликой охотой. Может, винца добавить? Или морса желаете? Морс какой день в графине стоит… Вы ко мне в комнатку пожалуйте. Сейчас я вам, сейчас я вам… с превеликой охотой.
«А гости где?» — едва сдержался Федя, чтобы не спросить.
Он пошел вслед за экономкой, но задержался в коридорчике, у дверей в теплухинский кабинет. Он слегка потянул дверь к себе: в комнате было темно и тихо. Не понимая еще, зачем собственно он это делает, Федя нащупал у входа за порогом выключатель и повернул его. Комната мгновенно осветилась, и он сразу же увидел двоих мужчин, вскочивших с дивана.
— Кандуша! — вскрикнул Федя, узнав его.
Другой был незнаком.
— Кандуша!.. Вы здесь?
Кандуша шел к нему навстречу с протянутой рукой.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
По следам старого режима
Поезд сильно запоздал и, вместо прибытия по расписанию утром, дотащился к Царскосельскому вокзалу часов в шесть вечера. Иван Митрофанович выпрыгнул из вагона одним из первых и помчался на улицу.
Ни трамваев, ни извозчиков, — путь предстояло проделать пешком, а дорога была каждая минута… Но, может быть, понапрасну торопится? Может быть, уже поздно, уже все пропало?
Теплухин быстро зашагал по Загородному, обгоняя толпы народа, шествия демонстраций, зло и грубо пробивая себе путь в местах наибольшего скопления публики. С того момента, как вышел из вокзала, все показалось чужим, незнакомым, а главное — подавляюще огромным: приезжему действительно легко было растеряться, попав в бурный уличный поток жизни революционной столицы. Казалось, дом, целые кварталы сдвинулись со своих мест и перемешались друг с другом. Каждый человек — как муравей, произвольно брошенный в непривычное для него место, — так где уж тут надеяться на встречу с ним в обычный час и в обычном месте?..
В поезде, в дороге все по-иному представлялось Ивану Митрофановичу.
Наконец-то он попал на Ковенский, куда стремился, вбежал во двор знакомого большого дома и, когда стал подыматься по тихой лестнице его, вдруг остановился. Где-то на верхней площадке открыли и тотчас же захлопнули дверь, и кто-то стал спускаться вниз.
Вспугнутые этими шагами, с пролета на пролет сбежали сверху, стараясь не потерять друг друга, жадно и хищно глядевшие кошки. Задняя фырчала теперь и бесновалась, настигая свою мартовскую подругу. Наткнувшись на притаившегося Теплухина, они мигом повернули обратно, но приближавшиеся сверху люди заставили их вновь заметаться по лестнице.
Одного из этих людей, с черным чемоданчиком в руке, Иван Митрофанович увидел через минуту и бросился к нему навстречу к площадке.
— Боже, какая удача! — Он готов был обнять Кандушу.
— Господи боже мой, как это?! — ахнул тот и обернулся на спускавшегося позади него человека в путейской фуражке.
Теплухин схватил за руку и не отпускал уже Пантелейку.
— Куда ты? Мне нужен… нужен, как жизнь, Губонин! Понимаешь. Ради бога! Понимаешь? Где он?
Иван Митрофанович сразу не узнал безбородого Губонина.
— Теплухин? — удивился тот, очутившись на площадке.
— Вы?.. Вячеслав Сигизмундович?!
— Да тише вы, пипль-попль! — толкнул в плечо Кандуша. — Пропустите!
— Одно из двух: вверх или вниз! — командовал Губонин. — Быстрей, пожалуйста!
— К вам, к вам! — не веря своему счастью, взмолился Иван Митрофанович.
— Назад? — спрашивал Кандуша своего начальника. — Приметы, осмелюсь заметить, худые…
— Какие там приметы? Что ты, друг мой? — тащил его за рукав Иван Митрофанович, поспешно подымаясь наверх.
— Кошки перебежали — вот какие приметы! Опять же, когда возвращаешься, выходя из квартиры…
Ничего не поделаешь — пришлось возвращаться. Не раздеваясь, стояли они теперь в неосвещенной комнате, вглядываясь друг в друга.
— Планида… — многозначительно вздохнул Кандуша, тихонько похлопывая Теплухина по плечу.
— Я только сейчас с поезда… — тяжело дышал Иван Митрофанович и вытирал платком пересохшие губы. — Вот только сейчас. Какое счастье, прямо счастье, что я вас застал!
— Лишних пять минут — и вас постигла бы неудача. Пять минут, — торопитесь, Теплухин! — сказал Вячеслав Сигизмундович.
— Да, да, какое счастье, господа…
— Чего вы хотите? Быстрей! Вы понимаете, как время дорого!
— Вы уходите? — заволновался Иван Митрофанович.
— Кажется, видели? — иронически усмехнулся Губонин. — Я, мягко выражаясь, покидаю столицу.
— Вы должны помочь мне!
— Готов. Понимаю вас. Догадываюсь, Иван Митрофанович. Но только быстрей, быстрей, ради бога! — торопил его Губонин.