Крушение
Шрифт:
С тех пор как мы с Джеймсом расстались, прошло уже около двух месяцев. Хеллс говорит, что время – лучший лекарь, но сейчас мне намного хуже, чем в тот день, когда мы разошлись.
Я несколько часов проплакала после того, как он ушел, не ела, не могла спать, просто сидела на полу в гостиной и пила вино, закусывая его сигаретами, пока не потеряла сознание. Я не знала, какой день недели на дворе, очнулась лежащей лицом на ковре, облитая остатками красного вина, но мне было наплевать. Мне хотелось заснуть вечным
Глубоко внутри я понимала, что расстаться с Джеймсом было лучшим решением, и малая часть меня вздыхала с облегчением, что все закончилось, но другая часть болела так, словно ее разрезали по живому. Даже после всего того, что случилось, даже после того, как он швырял меня по квартире, срывал обручальное кольцо и называл ужасными словами, я не могла выбросить его из головы. Стоило мне закрыть глаза, я видела, как он стоит у входной двери, в глазах у него – боль, а я вырываюсь из его объятий и спешу на кухню. Может, именно это вызвало его ярость, – словно я его оттолкнула?
Наутро после произошедшего я разговаривала с Хеллс, она вздыхала, когда я описывала ей, как Джеймс прижал меня к стене, и тогда Хеллс сказала, что, если я еще хоть раз начну извиняться за свое поведение по отношению к Джеймсу или винить во всем себя, она со мной просто больше ни разу не заговорит, и все. Потом она посоветовала мне обратиться в полицию. Я знала, что она просто беспокоится за меня, но ее просьба меня взбесила. Джеймс не был преступником. Он много выпил и боялся, что я спала с другим. Да, повел себя слишком грубо, потерял над собой контроль, но он фактически не избивал меня. И к тому же он приятельствовал с половиной офицеров полиции района, так что какой смысл?
Они просто займутся этим спустя рукава и отпустят его на все четыре стороны. Особенно учитывая тот факт, что на мне не было ни царапинки.
Разумеется, Хеллс я ни словом обо всех своих соображениях не обмолвилась. Ну, или реальной причиной, по которой я отказывалась идти в полицию, было то, что я все еще надеялась – к концу дня Джеймс окажется на моем пороге с букетом красных роз и извинениями. Но он не приходил. Даже не звонил. И я пила и курила, пока не засыпала, уже вторую ночь подряд.
В воскресенье пришли Хеллс и Руперт, чтобы повидать меня. Хеллс хватило одного взгляда на мои отекшие, с красными синяками под ними глаза, чтобы сразу же направиться со мной в ванную комнату и заняться починкой моего лица с помощью каких-то волшебных лосьонов, которые она принесла с собой в сумке. Не обошлось и без консилера «Touche Eclat». Когда я вышла из ванной, похожая на рыбу иглобрюха – только с накрашенными губами, – Руперт вручил мне чашку очень сладкого чая и велел выпить очень быстро, потому что они с Хеллс везут меня на воскресный ланч. С их стороны было весьма мило, но я не вынесла того, как люди вокруг пялились на меня, и после долгих извинений уехала домой через час.
Хеллс и Руперт часто приезжали ко мне в те несколько недель после нашего с Джеймсом расставания. Один из них непременно звонил раз в день, они старались вытаскивать меня куда-нибудь – в кино, в пивную, к ним домой на обед – два или три раза в неделю. Не уверена, что помню, по какой причине мы снова стали отдаляться друг от друга. Возможно, это началось после того, как Руперт и Хеллс провели выходной в Греции, может быть, тогда, когда Руперту пришлось подолгу и часто задерживаться на работе, или просто тогда, когда я перестала всякий раз реветь при упоминании имени Джеймса и мои друзья сочли, что я преодолела кризис. В любом случае я перестала выходить из дома так часто, как это случалось раньше, и вот тогда-то стало гаже всего. Ночью, лежа в кровати, я перебирала в уме все детали отношений между мной и Джеймсом, пытаясь хоть как-то понять, в какой момент все пошло не так, уловить секунду, когда магия между нами испарилась. На меня накатывали чувства вины и сожаления – если бы я не рассказала ему о своей сексуальной жизни на нашем втором свидании, он бы думал, что я прекрасный ангел. Если бы не поведала о Руперте, возможно, мы четверо стали бы лучшими друзьями. Если бы я заставила его покинуть пивную на пару часов раньше, возможно, его мама не возненавидела бы меня до самых кишок. Мне хотелось промотать время назад, вернуться и сделать все иначе, сделать все ЛУЧШЕ. Возможно, тогда я не чувствовала бы, что потеряла любовь всей моей жизни.
Чем больше я размышляла, тем сильнее жалела себя и тем более несчастной и жалкой становилась, и тем больше пила. Я сидела у телефона, время от времени поднимая трубку, чтобы проверить, работает ли он, и периодически набирала номер Джеймса. Первые несколько раз я попадала на его маму, она отвечала, что Джеймса нет дома. Когда я позвонила снова, трубку повесили сразу, только услышав в ней мой голос и ничего не сказав в ответ. На пятый день безрезультатных звонков Эвансы сменили номер.
Я стала выдумывать поводы, чтобы не ходить на работу, особенно по воскресеньям. Я знала, что в этот день актеры приходили выпить после репетиций. Я сбилась со счета, сколько раз выдумывала расстройство живота, мигрень или необходимость мчаться на север, чтобы повидать маму, и когда я возвращалась на работу, клиенты спрашивали, что с моим лицом и куда делась моя улыбка. На прошлой неделе зазвонил телефон. Я сняла трубку, уверенная, что звонит Джеймс сказать мне, что соскучился, но нет, это был Стив из Театра Эбберли. Он и другие актеры в это время заседали в пивной и вовсю обсуждали мое мистическое исчезновение. Они выяснили, что мы с Джеймсом расстались, узнали они это из-за того, что Джеймс выглядел очень неважно (я была рада слышать такое) и замолкал, как только кто-нибудь произносил мое имя в его присутствии. И они просто хотели проверить, все ли в порядке (и заодно узнать, готовы ли их концертные костюмы). Над последним пунктом я рассмеялась, а Стив сказал, вот видишь, я им тоже говорил, что ты не утратишь чувство юмора.
– Давай, приезжай к нам. Мы по тебе соскучились.
Я была тронута этим, но сказала «нет», к тому моменту я уже разделалась с половиной бутылки вина, с удовольствием слушала, как поет Нина Симон, и курила. Стив сказал, что это, конечно, лучший способ провести вечер, он тоже не отказался бы от выпивки и сигарет. Я пыталась свернуть беседу, но Стив настаивал и настаивал, пока наконец я не сдалась и не назвала свой адрес. Через пару часов после этого разговора мы со Стивом оказались в постели.
Секс был так себе, как любой пьяный секс, и когда он прижал меня к своей безволосой потной груди, признаваясь, что он годами, оказывается, мечтал обо мне и что Джеймс – полный дурак, раз дал мне уйти, я изо всех сил старалась не плакать. Я-то полагала, что секс с другим, особенно с тем, кого презирал Джеймс, поможет мне изгнать, скажем так, его дух из моей жизни, но не тут-то было. Я стала скучать по нему еще больше. Стив был полной противоположностью Джеймса. Он был среднего роста, худенький, без пышной растительности на теле, горел таким еще юношеским огнем, в свете которого я ощущала себя поношенной и просто старой. Я не возбуждалась, когда он смотрел на меня, никакой страсти, когда он целовал меня, и во мне ничего не дрогнуло, когда он свернулся у меня за спиной, уткнувшись мне носом в шею. Я, наоборот, почувствовала себя еще более одинокой, чем если бы была одна.