Крутая Бамбина
Шрифт:
— Масла ему много, специи не те… Нашлась мне тут дамочка из высшего общества…
Сергей так был зол, что не обратил на меня внимания. А я хорошо понимала Михаила. После стряпни Высоковского салаты от Гущина, ну, никак в рот не лезут. Правда, подправить его блюда я не могла, так как не понимала, чего не хватает. Да и уплетала я их все равно, так как сама готовлю еще хуже. А голод не тетка…
Глава 10.7
За обедом Гущин рассказал, куда ездил. Оказывается, Елена еще вчера
— Ее убили, — сказал он. — Как я и думал.
Сколько раз я видела серьезный взгляд друга, но до сих пор не могу к этому привыкнуть. В моей голове он так и остался разгильдяем, вечным поверхностным шутником.
Неужели ему жалко Высоковскую? Ту, которая связывалась со всеми мужиками подряд без разбора? Ту, что хотела ограбить брата своего мужа…
— Мне кажется, я знаю, кто Троянский конь… — сказал он свои мысли вслух.
И я поняла, что так серьезно он размышлял о деле, а не о гибели Елены.
— И кто?
Вот у меня в голове было пусто, как в декоративной вазе.
— Позже тебе скажу, — Гущин поднялся со стула и добавил. — Я к Енисееву.
— А я?..
— У тебя есть свой малыш.
— Я серьезно! Ты мне ничего не объяснил!
— Позже, — Гущин ушел в коридор, и я побежала за ним.
— Мы давали друг другу слово! — напомнила я.
— Завтра на похоронах все расскажу… — Гущин меня чмокнул в нос. — Не скучай, любимая. И не лезь к злому мальчику в кроватку. Я вернусь.
Вот, ну, никак он не может быть серьезным! Кого он вычислил? Кто троянский конь?.. Неужели Бонцев?.. Не зря же он был связан с Еленой. Они вдвоем грабили Высоковских…
Мои размышления прервал вздох, раздавшийся сзади. Оказывается, Михаил стоял в дверях комнаты. Вероятно, он слышал нежное прощание Гущина и… наш разговор.
В настоящий момент я не готова была откровенничать и отвечать на его вопросы. Поэтому, подойдя ближе, стала заталкивать его в комнату со словами:
— А ты что здесь делаешь? В постельку! В постельку!
— Тогда ты со мной, — с этими словами он подхватил меня и положил на кровать, а сам прыгнул сверху. Мне тут же вспомнился голос Гущина: «Не лезь к этому злому мальчику в кроватку».
Ага! Как же!
Признаться честно, мне слишком с ним хорошо, чтобы его отгонять от себя. Я поняла, что для меня Миша стал наркотиком. Добровольно я от него не откажусь.
Я готова сама каждый день дарить себя ему… Я хочу его знать, я хочу его изучить. И мне уже все равно кто он… Что он деспот, мой начальник, хозяин, и… мы такие разные… Словно из разных галактик.
Утром мы «кувыркались» почти до обеда. Я совсем забыла дать ему оставленное Гущиным лекарство… Мы нежились, смеялись, вспоминая, как сидели под столом в кабинете, прячась от Ефимова… Как я его у подъезда чуть не пристрелила…
Пока к нам в комнату не ворвался Гущин. И разбил мою маленькую идиллию. Я спряталась под одеяло. Почему-то мне резко сделалось стыдно перед ним, словно я действительно Сергею в любви клялась, а сама его из армии не дождалась и вышла замуж.
— Туки-туки Мишаня-обожаня, Туки-туки Викуся-в-цель-стрелюся. Вылезай, я тебя видел, — сказал Гущин.
Судя по его голосу, он ничего другого не ожидал увидеть.
— Я тебя сегодня отпускаю, — отозвался вместо меня Высоковский. — Сегодня мы сами. Можешь ехать домой.
Как это у Миши так здорово получалось? Он даже Гущину не платил! Хотя Сережа жил у него дома и работал. Даже указания выполнял.
— Сами вы даже не позавтракали, — возразил Сережа. — Хотя я громко сковородками гремел. И антибиотики ты свой пропустил. Кто так лечит, Вика?
Я так и не вылезала из-под одеяла. Затянулось неловкое молчание, пока Гущин снова не спросил:
— Я один еду?
— Один, — ответил Михаил.
— Нет! Я с тобой! — почему-то я решила, что поездка на похороны важна для нас.
И подняв с пола Мишину футболку, я быстро натянула ее на себя. Гущин даже не отвернулся. Он только напомнил:
— Чёрное не забудь надеть. Мы на похороны едем.
— Я с вами, — сказал Миша.
Но я его остановила. Все-таки больной он. Да он и не стал настаивать. Ослаб сильно. Он взял ноутбук и стал на кровати печатать документы и обзванивать партнеров… Трудоголик, что еще сказать?
Глава 10.8
***
Поесть нормально я не успела. Гущин так торопил меня, что я только пару раз глотнула кофе и, испытывая угрызения совести, заскочила в его «ниссан».
Мы подъехали как раз, когда закапывали гроб. Народу было мало. Я стояла и не верила, что только недавно с ней дралась и дико ревновала ее к Высоковскому. А теперь ее нет… И бедный малыш, кому он достанется? Бонцеву? Из него отец так себе. Я даже не представляю его в роли папаши.
Похороны — это всегда такой морально тяжелый и унылый момент. И неважно хоронишь ты близкого человека или далекого. Разница лишь ощущается в душевной боли, которая разрастается, если мы теряем родных людей. Больше всего меня разрывает, когда громко ревут и причитают. Вот маманя Высоковской как раз оказалась такой. Невыносимо слушать, как люди жалеют себя. Люди плачут о себе, что им тяжело будет без этого человека. А не плачут, о том, что жизнь у бедняги неожиданно прервалась, а у усопшего столько планов было…
— Вот и все. Закончилась эта семья, — услышала я голос Екатерины. — Теперь только Миша продолжит фамилию.
— Есть ещё сын… Он же Высоковский! — напомнила я.
Честно говоря, никого не касается, от кого он рожден. Павла нет. Опротестовать фамилию не кому. А Миша, вот в этом я уверена, не будет этого делать. Не жадный он.
— Вчера Бонцев сказал, что усыновит его. Так что, нет теперь наследника Павла. Хотя и состояния-то нет. Я слышала, что Паша большую часть состояния увел. И компания на грани банкротства…