Крутое время
Шрифт:
И разгневанный Нурум, не успевший ответить, и коренастый задира и острослов вскочили со своих мест и кинулись к крыльцу. Растерянные, неуклюжие парни из аулов, не имевшие понятия о строе, тоже ретиво шарахнулись за ними; «стройся по два» до них не дошло, они лишь поняли: «у входа», и поэтому каждый рванулся вперед, стараясь первым протиснуться к крыльцу…
— Ну, идите, ребята, начинайте вы! — загалдели чумазые парни вокруг Нурума и коренастого.
— Кто знает, что за локтор такой, — проговорил один из джигитов, явно оробев. — Слыхали, да не видали. Что он будет делать с нами?
— Разденет. Догола!
— Разде-е-нет,
— О аллах, вот что значит к русским попасть! Сразу и раздевают!
— Да не русский, а казах ведь доктор, — зашумели в толпе.
— Как скотину ощупают тебя, заглянут в рот, посчитают зубы и прижгут тавро на ляжке, — нагонял страху коренастый.
Сам он, ничуть не робея, ворвался в приемную первым. Не смущаясь женщины, он разделся догола, будто не раз проходил всякие комиссии, и подошел к доктору.
— Как твоя фамилия? — спросил Ихлас, оглядывая налитое силой, мускулистое, здоровое тело джигита.
Чуть помешкав, тот ответил:
— Меня зовут Жолмукан.
— Жолмукан… а отца как? — спросил доктор.
Жолмукан только теперь сообразил.
— Э, локтр, сразу и спросил бы по-казахски. Отца зовут Барак.
— Ближе, ближе подойди, не бойся! Слова «фамилия» страшиться нечего. Завтра твой командир не станет спрашивать: «Как зовут твоего отца?» Там разговор короткий; «Фамилия? Марш!» Вот и все. Так что привыкай! — улыбнулся Ихлас, опустив руку на плечо Жолмукана.
Он видел, что джигит совершенно здоров, но все же осмотрел его, заглянул в рот, в глаза, потом уселся за стол и начал писать.
— Сколько тебе лет, Бараков?
— Кажется, двадцать пять.
— Семейное положение?
— Что?
— Семья есть, спрашиваю?
— Есть мать, локтр.
— Жена?
— Мне некогда жениться, локтр.
Ихлас покачал головой.
— Не локтр, а доктор надо говорить.
— Какая разница? И то и другое не по-казахски.
— Ты, я вижу, бойкий парень. По собственному желанию приехал, наверное, в дружину велаята? — «И телом ладен, и на язык остер!»— подумал про себя Ихлас, испытывая к джигиту расположение и глядя на него поверх золотого пенсне.
— Пока меня за недоуздок еще никто не тянул, доктор-доктор. Но если мне дадут хорошего коня и оружие, то с какой стати я буду противиться?
Улыбка исчезла с лица Ихласа, лицо стало серым.
— Значит, ты пришел ради хорошего коня и винтовки?
— Быстрый конь, роскошное седло, красивая одежда, меткое ружье какого молодца не украсят, доктор?!
Ихлас чуть заметно нахмурился. «Невежды, дикари, подавай им коня и ружье, чтоб рыскать по степи. Нет им дела до судьбы народа, до своего правительства, до национальной самостоятельности. Им все равно!»— с досадой подумал Ихлас, но тут же снова согнал хмурь с лица, как бы извиняя этого крепко сбитого джигита, так ловко скрывавшего за лукавыми словами свои истинные думы. Перед глазами врача вереницей встали аульные джигиты, которые вот уже несколько дней проходили комиссию: они были почти все невзрачны, нерасторопны, вялы, плохо сложены, подавлены суетой города, нерешительны, глаза у многих гноились, губы потрескались, кожа в прыщах… Рослый, видный доктор и разговаривать с ними не хотел.
— Чем ты занимался в ауле? — спросил Ихлас строго.
Жолмукан насторожился. «Неужели
— Занятие — благо, джигит — что ветер. Ветер же дует и днем, дует и ночью. И никто ведь не спросит: «Зачем ты, ветер, дуешь?» И никто ведь не скажет, куда ведут его следы?! Вольному ветру в горах не бывать, ветра степного горам не сдержать… — невольно попадая в рифму, загадочно и лихо отрубил Жолмукан.
Поглядывая сквозь пенсне, стремясь уловить смысл ответа, Ихлас подумал: «Видно, это один из тех конокрадов, что средь бела дня не побоится угнать табун. Для этого ему и понадобились конь и оружие… Вот они, защитнички нашего велаята!..»
Доктор дал знак, чтобы новобранец вышел. Понял Жолмукан мысли доктора или нет — неизвестно. Он подмигнул Мукараме, стоявшей в углу, как бы говоря: «Глянь, каков я!», и направился к двери.
— Кто следующий? — раздался голос командира, и в дверь, ссутулясь, протиснулся Нурум. — Живей, Жунусов, живей! — подгонял есаул слегка замешкавшегося джигита.
«Неужели этот верзила сын смутьяна Жунуса? Он-то как сюда попал? Или уж совсем свихнулся?»— подумал Ихлас, почему-то краснея. На лице его появилось брезгливое выражение, высокий лоб нахмурился. А Мукарама, стоявшая в углу, невольно встрепенулась, ресницы вздрогнули, подбородок чуть приподнялся вперед. Девушка, не отрываясь, глядела на смуглое до черноты лицо Нурума. Губы ее заметно шевелились: «Жунусов… какой это Жукусов?!»
Доктор Ихлас, узнав его, остался недоволен. Мукарама, все еще не узнавая джигита, лишь задумалась над его фамилией, а Нурум, узнав обоих, растерялся. Но решительный и прямой по природе, он быстро оправился:
— Ихлас-ага, простите, мне некогда было прийти к вам домой и передать салем. Руки, что до сих пор держали лишь невинную домбру, никак не могут привыкнуть к оружию, а вольная голова, которой иногда и степь казалась тесной, никак не освоится с тесной, унылой казармой. Да тут еще и железный порядок не дает нам опомниться, — сказал он, скрывая, что не пришел в дом к нему из-за личной вражды.
— М-да, — еще более нахмурился доктор.
«Этот долговязый, видать, знаком с доктором. Ишь, времени, говорит, не было, чтоб зайти, — подумал есаул. — А может быть, они родственники?!»— и пригляделся внимательней.
— Не задерживай, Жунусов, раздевайся! А то еще многим надо пройти комиссию, — на всякий случай напомнил есаул, но на этот раз повелительные нотки исчезли в его голосе. Приказание его прозвучало как просьба. Чем черт не шутит, Нурум мог оказаться родственником «большого» доктора.
Нурум знал, что Ихлас работает в городе врачом, но не мог предположить, что встретится с ним при таких обстоятельствах. Особенно неловко было оттого, что Нурыш, сброшенный им с коня, остался с тяжелым увечьем. Собственно, из-за него ведь Нурум и скрылся из аула и решил вступить в войско. Конечно, есть и другие причины, погнавшие горячего джигита в шумный, тревожный город. Но все же главной причиной был Нурыш. «Этот, наверное, будет мстить за своего брата. Первым делом не даст вступить в войско. Ну и ладно, меня туда особенно и не тянет. Подумаешь… Найду куда податься. Лишь бы не затеял судиться со мной. Эх, жаль, не повидался я с Мамбетом. А то бы ушел с ним, помотался бы по степи, насмотрелся всякого бы», — думал Нурум, глядя на хмурого Ихласа.