Крутое время
Шрифт:
То, что сын ненавистного Жунуса назвал доктора почтительно «ага» и извинился, что не смог зайти, казалось, немного смягчило Ихласа. Он не знал истинной причины увечья Нурыша, потому что тот тщательно скрывал случай в степи, стыдно было признаться, что пеший Нурум стянул его с коня; а кроме того, Нурыш побоялся отца. Узнай, что сын Жунуса сбросил его сына с коня и сломал ему руку, Шугул первым долгом жестоко наказал бы Нурыша. Обо всем этом Нурум не догадывался, не знал ничего и Ихлас. Узнав тогда о несчастье с братом, доктор выпросил черную машину Жанши, поехал в аул, вправил руку «упавшего с коня» Нурыша и успокоил напуганных родных.
— Когда приехал из аула? — спросил Ихлас.
— Вчера
Доктор не стал его долго осматривать, избегал лишних расспросов. Он не сомневался, что этот долговязый, так же как и богатырского сложения Жолмукан, вполне пригоден для службы в войске велаята. Его тревожило лишь одно сомнение: «Для чего смутьян Жунус, подстрекавший народ к бунту против волостного правителя, отправил своего сына добровольно в дружину Жанши? Или и здесь у него какой-то коварный расчет?»
Доктор молча записал имя, фамилию, рост, внешние данные Нурума и как бы между прочим спросил:
— Сколько человек из вашего аула попало в список?
Голос доктора прозвучал мягко, вкрадчиво; Ихлас хотел выведать, как же Нурум прибыл сюда и вступил в дружину. Мягкий тон доктора успокоил Нурума, внимательно следившего за каждым движением Ихласа.
— А я не по списку прибыл сюда, Ихлас-ага! — самодовольно сказал джигит.
— По собственному желанию, значит!..
— Да! Неволить Нурума или взять его за жабры, точно рыбешку, пока еще никто не осмеливался!
— О! Силен, значит! На праведный путь встал!..
Нурум задумался. Он уловил явную насмешку в словах доктора, но, осознав, что и сам говорит излишне хвастливо, Нурум решил не оскорбляться.
— Ихлас-ага, ведомо одному аллаху, что нас ждет впереди. Услышав, что все джигиты седлают боевых коней, я не смог усидеть дома. Там, где собирается народ, ваш братишка не может стоять в стороне.
— Да, но это не сборище для веселья. Ты, наверное, слышал, что здесь учат железной дисциплине и военному искусству?
— Разумеется, Ихлас-ага.
— Вам, если хочешь знать, придется за нашу жизнь, за наших детей подставлять себя под град пуль.
— Кто разделся — воды не убоится, говорят. На народе и смерть красна, верно, Ихлас-ага? Были мы и детьми-сорванцами, бегали и за девками, и на тоях песнями, домброй народ веселили. Теперь среди бесстрашных воинов надо научиться владеть пикой батыра Махамбета.
Ихлас не стал больше говорить. «Этого не смутишь: у него всегда готовый ответ на языке. Как бы он не пошел по стопам головореза Мамбета! Офицеру надо быть осторожнее с таким…»
— Иди. Вполне пригоден, — пробормотал доктор, давая понять, что разговор окончен.
«Он меня похвалил? Или просто сказал, что годен к службе?»— не успел решить Нурум, как есаул хлопнул его по плечу:
— Жунусов, я возьму тебя в свою сотню и назначу во главе десятки!
Иногда в тихий летний вечер налетит вдруг озорной вихрь, и мигом закружится все вокруг. Неожиданная встреча с Нурумом встревожила сердце Мукарамы. Во время комиссии девушка так растерялась, что не знала, как быть, что сказать. Она не решилась спросить у Ихласа: «Какой это Жунусов?» Узнать у есаула, приведшего толпу оборванных, неотесанных степных парней, было тоже неудобно. Да и как она спросит? Кто она ему? Просто знакомая? Или так и объявить, что возлюбленная его брата? Нет, очень неловко. Но девушка не сомневалась, что этот Жунусов, конечно же, брат Хакима: слишком они похожи. Правда, он выше Хакима и темней лицом, внешне грубоват, как-то несобран, но все равно чем-то близок Мукараме. Ей все казалось,
«Ну, конечно, он брат Хакима! — убеждала себя девушка. — И он непременно должен знать, где находится Хаким, и возможно, даже привез письмо мне. Он пристально на меня смотрел, но старался, чтоб этого не заметили ни доктор, ни есаул».
Чтобы окончательно убедить себя в том, что он старший брат Хакима, девушка припоминала его появление. «Ага, мне было некогда прийти с салемом к вам домой…»— говорил он Ихласу. Они с доктором из одного аула, даже как-то близки. Об этом говорил Хаким. Но почему я не спросила у Хакима там, в Уральске, есть ли у него брат? Да разве тогда до этого было?! Разве мы думали тогда о родственниках? Мы вообще не думали, что когда-нибудь расстанемся так надолго и окажемся так далеко друг от друга».
С этого часа девушка ни о чем другом не могла думать, все ее помыслы были об одном: узнать, кто такой Нурум, и, если возможно, встретиться с ним. «Ну, а как же это получилось? — всплыл вдруг перед ней вопрос. — Хаким вместе с революционерами, заодно с загадочным Айтиевым и его товарищами, вместе с несгибаемым Дмитриевым и теми смельчаками, которые не боятся ни пуль, ни виселиц, бесстрашно выступают перед толпой и зажигают своими речами тысячи людей!
Летом, не боясь вооруженных казаков, перехитриз их, Хаким приехал в Уральск и пошел в эту страшную тюрьму, где пулеметы на четырех углах, чтобы переговорить с Ду-сей, дочерью революционера. Только уверенные в своей правоте люди способны на такой поступок. Хаким — один из таких, целеустремленный юноша, он не свернет с избранного пути. «Мы скоро вернемся! Жди! Обязательно вернемся!..»— сказал он при последней встрече, а в письме снова напоминал об этом. Скоро настанет, нагрянет великий желанный день, и я верю ему! Он не нарушит своей клятвы! Я знаю, я верю, потому что люблю Хакима… А этот Жунусов, конечно, — старший брат моего Хакима. Хотя он и не образован, как Хаким, но тоже смел и непреклонен.
Но для чего он тогда вступает в дружину Жаханши, врага Хакима, врага всех революционеров? Просто по своей глупости? Руководители Джамбейты вооружаются заодно с казачьими атаманами. Тот раз офицер Аблаев попался, старался это скрыть, даже обедать не стал в юрте доктора Ихласа… Обо всем этом на другой день рассказала мне Ольга-ханум. Как же так? Неужели братья Жунусозы стали врагами? Или они не братья?»
Из больницы Мукарама пошла домой и снова, как и утром, присела у окна. Она еще раз прочла письмо. Куда ей теперь писать? По какому адресу? Горячие слова, вырвавшиеся утром кз самого сердца, погасли, не находя ответа на этот вопрос.
Счастливые минуты свидания предназначены объятиям, поцелуям, удивлению: «Сколько времени прошло!»— трогательной заботе: «О, как ты изменился!». В такие минуты нет места прозаическим словам: «А куда тебе писать письма?»
А теперь писать некуда. Да еще нежданно-негаданно появился новобранец Жунусов и взбудоражил девичье сердце.
Думы, глубокие, как омут, думы.
Бесконечные, нескончаемые…
Точно прохладным летним ветерком, повеет иногда на душу легкой приятной грустью. Вспомнится вдруг безоблачное, далекое детство, и сладкое желание — вернулось бы оно! — охватывает тебя всего. Чаще бьется сердце, кроткий, чистый луч счастья озарит лицо. И не сожаление о прошлом, а сладкая грусть по безвозвратному взволнует душу. Коротки эта минуты светлой грусти — будто ветерком приносит и также уносит их, и становится спокойнее. Ну, а если влюблен и если думы о любимом неотступно преследуют тебя? Если вспоминаешь каждый час, каждую минуту недавнего счастья?