Крутой мэн и железная леди
Шрифт:
– Ладно, – резко оборвал ее Носачев. – Я все вам узнаю. Бультерьер, значит? Понятно… Аванс дадите?
– Ха-ха, – обворожительно улыбнулась Алёна, глубоко убежденная, что ей вообще не придется платить, потому что никакой информации не будет и быть не может. Ну где Носачеву ее раздобыть, скажите на милость?! Даже получив от Алёны подсказку. – Какие могут быть авансы?!
– Ну, может, это и к лучшему, – задумчиво кивнул Носачев. – Денежки целее будут. А как я вас потом найду?
Алёна достала из кошелька визитку. На ней с одной стороны было написано: Алёна Дмитриева, писатель , с другой – Елена Дмитриевна Ярушкина , а также значились домашний телефон Ярушкиной
– Пожалуйста, можете со мной связаться любым способом, – сказала она с ехидной улыбкой. – Хотите – по телефону, хотите – по электронке. В любое время!
– Я быстро сделаю, – сказал Носачев и, угрюмо глянув на свою работодательницу, сбежал с крыльца, даже не простившись.
Впрочем, Алёна тоже не простирала ему вослед руки, не махала платочком и не кричала: «Прощай, прощай и помни обо мне!»
Чего не было, того не было! И не только по причине душевной черствости и бесчувственности нашей писательницы. Просто именно в ту самую минуту у нее в сумке зазвонил мобильник.
Алёна достала его и взглянула на дисплей. «Номер не определен», – гласила надпись.
Она нахмурилась. Помедлила, но все же нажала на клавишу приема:
– Алло?
– Ну что? – мягко спросил шелестящий шепот. – Ты еще не начала меня вспоминать? Нет? Ну так я тебе напомню. Сегодня же…
«Девочка, я твоя мама. Когда я отсюда выйду, мы поедем с тобой в Москву и пойдем на улицу самого главного поэта. Я научу тебя считать. Три минус пятьдесят получается две пятьдесят. А еще я научу тебя писать секретные записочки. Надо только помнить, что
1 13 7 15 1
5 14 10 20 18 10 6 3 1
это то же самое, что и
F k ` y f
L v b n h b t d f
Запомни это, и ты будешь всегда правильно переходить улицу.
Ну ладно, иди, только ключ не забудь. Он – где? Ты любишь играть в слова? Рассудок – суд срока. Предатель = дать тел(о). Лечили рабов – врачи болели.
Зайди в Ifyc и спроси, тебе все отдадут. И возьми с собой сумку, потому что нести будет тяжело.
Последний шанс!
И не забудь помочь бедной женщине, у которой никого нет, кроме меня.
Бог любит добрых, я добрым не был никогда, меня бог не любит.
Ладно, пусть он любит хотя бы тебя, а я буду этому радоваться, потому что я твоя мама».
Алёна сидела в скверике напротив Речного вокзала, слушала журчанье фонтана и бездумно смотрела в тыл трем чугунным матросам, которые вот уже который год или десятилетие революцьонный держали шаг на одном и том же месте. Выглядело это так, словно парни в бескозырках пытались пересечь Нижне-Волжскую набережную, да замерли, испугавшись беспрерывного потока автомобилей. Матросы были свои, привычные, обжитые воробьями и засиженные голубями, они только с виду казались мрачными и грозными. И ленточки их бескозырок развевались так симпатично…
К остановке подрулила маршрутка номер тридцать четыре. Как подрулила, так и отрулила, и Алёна только вздохнула ей вслед. Маршрутка могла бы довезти ее практически до дому, так же как и любая другая… Они проходили мимо одна за другой, но ни одну из них писательница Дмитриева не почтила своим присутствием. Не то что бы ей так уж хотелось сидеть в этом скверике под нераспустившейся бузиной и слушать стрекот водных струй в фонтане! По-хорошему, давно пора было сидеть дома за компьютером и слушать стрекот муз, однако Алёна медлила. Отчего-то тихий голос, раздавшийся вдруг в ее мобильнике, отбил у нее охоту возвращаться домой.
Она считала себя сильной женщиной, однако сейчас все же пришлось в очередной раз признаться в собственной слабости: ей было не по себе. Странный звонок напугал ее. Даже не столько напугал, сколько заставил растеряться.
До смерти хотелось с кем-нибудь посоветоваться, обсудить ту сумятицу событий, которая вдруг завертелась вокруг нее 11 мая и вертится до сих пор. Не зря, не зря все началось
Разумеется, сейчас в голову неотступно лез Нарцисс с их общим прошлым , которое теперь Алёна вспомнила-таки, хотела она этого или нет. Пальцы на ее горле, выстрелы во Влада, безумные электронные письма… Это всё – ради пробуждения ее памяти? Может, надо было ответить голосу: да, мол, она все вспомнила? Может, он прошептал бы в ответ нечто, что поставило бы всё на свои места? Но нет, он отключился сразу. Такое впечатление, ответа и не ждал. Вот же гад, а?! Правильно, правильно говорил Юрий про «Достоевского»-психолога-гуманиста: он не терпит, когда что-то нарушает привычное течение жизни!
Срочно надо с кем-то посоветоваться, но не с кем. Одиночество, конечно, хорошая вещь, но непременно нужен кто-то, кому можно было бы сказать, что одиночество – хорошая вещь…
Такого человека у нее нет. Да и не в одиночестве дело, Алёна вовсе не ощущала себя одинокой. Сейчас ей нужен кто-то умнее, сообразительнее ее! Увы… без ложной скромности – увы! Ни одна из ее подруг, даже коварная Жанна, даже умнейшая адвокатесса Инна, не смогли бы ей подсказать, как быть дальше. То есть, может быть, и смогли бы со временем, но слишком много пришлось бы объяснять, прежде чем Жанна и Инна хоть что-то поняли бы. А за это время, такое ощущение, в рядах загадок еще прибыло бы… Что-то подспудно торопило, подстегивало Алёну, побуждало ее принять скорое решение и быстро найти отгадку. В создавшейся ситуации тратить время на плач в жилетку друзьям или на собственные переживания было бы слишком расточительно. Поэтому Алёна и сидела сейчас в скверике, провожала взглядом одну маршрутку за другой и размышляла, как найти Влада. Именно за этим она и шла к Жанне, но получила от нее кучу информации о личности Бультерьера и его грехах. Заодно выяснила личность его предполагаемого врага… Дело полезное, однако к Владу Сурикову Алёна пока не приблизилась ни на шаг.
Можно, конечно, подождать до завтрашнего дня, когда вернутся Лев Муравьев и Сан Саныч, но вовсе не факт, что Лев даст ей какую-то информацию о Владе. Еще и преисполнится подозрениями, еще и прицепится… и ничего ведь не объяснишь, главное! А наводить его на след Нарцисса у Алёны нет никакого желания. Нет, лучше уж держаться от Льва Муравьева подальше.
Можно, конечно, посовещаться с Юрием Литвиненко… А какой смысл? Ему тоже столько надо рассказать, чтобы он понял хоть что-то… И про дурацкий спор в «Барбарисе» (хороша же она будет в глазах Юрия – проспорившая ночь случайному знакомому!), и про свои детективные исследования личности Нарцисса (и еще более «привлекательно» она будет выглядеть в виде совратительницы малолетних и сознательной укрывательницы молодого киллера!), и про самоуничтожающиеся глюкнутые компьютерные послания (тут-то Юрий сразу решит, что у писательницы башню снесло, и будет недалек от истины!)… А вот о чем ему непременно нужно сказать – это про повторные звонки того шепчущего типа с его навязчивым желанием напомнить Алёне о каком-то неведомом прошлом. И то лишь потому, что первый звонок состоялся в присутствии самого Юрия. А про все остальное… Нет, не стоит! Алёна уже успела немножко узнать Юрия и поняла, чем он существенно – и не в лучшую сторону – отличается, к примеру, от Алекса. Юрию явно не хватает воображения. Он же аналитик-»Робеспьер», а Алёна с Алексом – интуитивисты-»Достоевские». Да, есть это в Юрии: стремление все подвести под какую-то общую теорию. А тут такие дела творятся, для понимания и решения которых нужно внимание к частностям, а главное – способность допускать недопустимое, найти возможное среди невозможного…