Крутой мэн и железная леди
Шрифт:
Следом появился Юрий с фельдшерским чемоданчиком в руке. Кивнул Алёне:
– Пойдемте. А вы, – это адресовалось хозяйке, – объясните, почему врача лишь сегодня вызвали.
– Да он только утром такой вот стал! – вытаращила она глаза. – А вчера еще совсем нормальный был.
– Ну а то, что он небрит уже который день, немыт, – это вас не напрягало?
Женщина смотрела так, словно доктор говорил на иностранном языке.
– Ладно, – махнул рукой Юрий. – Так и не спросите, что с вашим мужем, куда мы его везем?
– Да куда больше, как на улицу Июльских Дней! – развела она руками. – Жили б мы в верхней части города, вы б его на Ульянова отвезли, а так – ясно, что на Июльские Дни.
– Логично, – кивнул Юрий. – Быстренько дайте ему рубашку или куртку какую-нибудь, да тапочки, что ли. На улице еще не лето.
– Да я его уже одел, – прозвучал из прихожей голос Вани. – На вешалке взял куртец, и кроссовки тут же нашлись. Мы в порядке, правда, братан?
– Вы с нами ехать не собираетесь? – спросил Юрий у хозяйки, которая так и стояла, прислонившись к притолоке.
– Вы что, у меня вон белье в стиральной машинке! – всплеснула она руками, глядя на него чуть ли не с ужасом.
Ваня, который уже выводил Симкова на площадку, громко фыркнул.
– Паспорт его дайте, – угрюмо приказал Юрий.
Она степенно сходила в комнату, вернулась с паспортом в синей обложке.
– До свиданья, – холодно проговорил Юрий. – Думаю, до скорого.
Она словно не слышала, так спешила их выпроводить вон.
Когда дверь хлопнула за спиной, Юрий обернулся к Алёне:
– Вы что, барышня, забыли наш уговор? Слушаться меня беспрекословно, понятно? Этот мужик, конечно, с подавленной реактивностью, но Ване пришлось-таки с ним повозиться. Еще минута – и он бы накинулся на вас и на эту тварь, жену свою, просто потому, что вы обе – бабы!
– Ладно, я больше не буду, – виновато промямлила Алёна. Она и в самом деле чувствовала себя виноватой. И спросила, чтобы перевести разговор: – А почему вы сказали этой женщине – до скорого?
– А вы что, не понимаете? – вскинул брови Юрий. – Это ведь у нее – полный шиз. Она и мужа довела, не сомневаюсь. Личность, конечно, может развалиться очень быстро, но все же ясно, что крышняк в данном случае съехал у человека как минимум неделю назад. Тогда он и мыться перестал. Жена этого просто не заметила, хотя, думаю, это у нашего пациента что-то вроде протеста против ее патологической чистоплотности.
– Правда что – патологической! – обернулся через плечо Ваня, не ослабляя, впрочем, захвата, в котором он держал Симкова. – Всё, расскажу сегодня этот случай своей-то, а то она меня замучила: вечно вещи на место не кладешь, пепел мимо пепельницы стряхиваешь!
– Не ври, Ванька! – сказал доктор Литвиненко. – Ну что ты врешь? Ты ж не куришь! И никакой «своей» у тебя нет, ты ж у матери живешь!
– Так я про мать и говорил, – улыбнулся Ваня, покосившись на Алёну. – А так – да, я еще не женат, есть такое дело.
Слово «еще» он определенно выделил, заметила чуткая писательница и тихонько засмеялась в ответ.
Симкова устроили на носилках, пристегнули ремнями, накрыли сверху одеялом. Он лежал с закрытыми глазами, напряжение уходило с небритого, набрякшего лица.
– Неприятная работа, конечно, – прошептала Алёна чуть не в ухо Юрию, который опять не сел в кабину, а устроился рядом с ней на тесном боковом сиденье.
Ваня скособочился около носилок и придерживал Симкова – вроде чтобы одеяло не сползало, однако видно было, что замечательные мышцы его напряжены.
– Нерадостная, что и говорить, – кивнул Юрий. – Зато у нас, у психологической поддержки, практически нет летальных исходов. Разве что вместе с линейной бригадой едем на попытку суицида. А так везем себе своего пациента, не раскачиваем его… Знаете, что такое раскачивать? – спохватился он.
– Знаю, – поежилась Алёна, вспомнив, как в прошлом году присутствовала при этом самом раскачивании, то есть попытке вернуть больного с того света. Дефибриллятор, кислород, адреналин, спирт внутривенно… В ноябре месяце прошлого года они с доктором Денисовым одного самоотверженного инфарктника трижды раскачивали, но так и не довезли живым. – И все равно – у вас тоже тяжело.
– А кому сейчас легко? – не удержался от желания пофилософствовать Юрий. – Но в общем-то да, у нас есть своя специфика: мы ведь на переднем крае безумия. Мы видим больного на входе , в самом начале психоза, а иногда это страшней и морально тяжелей, чем наблюдать болезнь в ее развитии, уже в больничной палате. Там тоже картина еще та, но внезапность проявления гипоманиакального состояния или его противоположности, депрессии, – это… – Он махнул рукой. – Иногда, конечно, бывают жутко запущенные случаи. На этого-то нашего пациента, понятно, жене было плевать с высокой башни, но порой заботливые родственники таких дел могут наворотить своей заботливостью… Если у человека что-то не так, родня обычно идет классическим путем: сначала бабки, потом церковь, потом экстрасенсы, затем невропатологи, следом психотерапевты… Потом вызывают нашу бригаду. Это уж когда все средства исчерпали и человека накрепко замордовали. Вот не далее как перед встречей с вами еле-еле мы с Ванькой повязали одного дяденьку, который был просто-таки обуреваем желанием сжечь себя, а заодно и все окружающее пространство.
– Попытка суицида? – попыталась щегольнуть осведомленностью Алёна.
– Да нет, он убиваться не хотел, он мир от себя спасал!
– Что?!
– Голоса у него начались, далекие такие голоса, вроде как у Жанны д'Арк. Только ее эти голоса побуждали освободить Францию от англичан, а нашего пациента обвиняли во всех несовершенствах мира. И довели до шиза. Начал он себя наказывать всякими самоистязаниями, вплоть до бичевания и попыток разбить голову о стену. Родственники поводили его по всем инстанциям, которые я вам перечислял. Ну что ж, голоса на них за это очень обиделись и внушили нашему герою, что ему необходимо очиститься огнем.
– Как старообрядцы, да, Юрий Алексеевич? – оживился Ваня, который с пятого на десятое прислушивался к их разговору. – Я видел в кино «Михайло Ломоносов». Упертые ребята!
– Филипповцы, – сказала Алёна.
– Что?
– Это старообрядцы-филипповцы себя огнем очищали, если не ошибаюсь, – пояснила она.
– Нет, наш пациент сугубый атеист. Кстати, он был совершенно убежден, что в этом огне ничто не сгорит, ни вещи, ни дом, ни он сам, что пламя просто побежит по его телу, как по телу индийского факира, сожжет скверну – и все будет о'кей. Но…