Крутой мэн и железная леди
Шрифт:
Да нет, не тесен, не тесен! Телефон «Барбариса» – 30-20-19, похоже, но не до такой степени, чтобы сразу лезть из-за этого на стенку. А ты полезла, дорогая.
Поэтому давай-ка живенько спускайся с этой стенки и жми на семерку, ты и так кучу времени потратила, там, наверное, с Инной Простаковой все проблемы уже решены.
Госпожа Простакова – это откуда? Ага, «Недоросль»! Вот если бы Влад тогда в «Барбарисе» спрашивал, кто написал «Недоросля», можно спорить, что вообще никто не ответил бы. Кроме Алёны Дмитриевой. Денис Фонвизин, вот кто! А еще он написал комедию «Бригадир», и фамилия его раньше писалась не в одно слово, а через дефис: Фон-Визин, вот так!
Лифт остановился. Алёна положила телефон Юрия в карман курточки, вышла на площадку и уже поднесла было палец к кнопке, как увидела, что дверь приоткрыта. Понятно – для нее оставили, чтобы не отвлекаться на звонок.
Она осторожно вошла в просторную прихожую, в которой не было ничего, кроме зеркала на стене. А куда здесь вешают одежду? Наверное, вон в ту нишу, но ладно, не полезешь же туда без ведома хозяев, придется так и остаться в куртке, благо, тут нет никого, свихнувшегося на чистоте, вопящего в священном ужасе: «В верхней одежде?! В обуви?! Куда?!»
Алёна с сомнением посмотрела на пол. Да, и в мыслях нет разуваться здесь.
А где все?
Из прихожей вели две двери, обе аккуратно прикрытые.
Из-за одной слышался спокойный, как течение лесной реки, голос Юрия. За второй было тихо. Алёна осторожненько потянула дверь, за которой раздался голос доктора Литвиненко, заглянула в образовавшуюся щелочку – да так и ахнула.
Не каждый день увидишь такую картину, как та, что ей открылась!
Посреди комнаты в позе, отдаленно напоминающей позу танцующего Шивы: на одной ноге, другая, согнутая в коленке, впереди, одна рука над головой, вторая прижата к боку (еще восемь, имеющихся у Шивы, отсутствуют) – стояла голая девица. Всем хорошая девица, как выразился бы любимый Булгаков, кабы не портила ее боевая раскраска, нанесенная на тело. То есть о боди-арте Алёна слышала, конечно, – более того, ее добрый друг, знаменитый нижегородский художник по прозвищу Леший, очень активно этим искусством промышлял, однако здесь потрудился какой-то сумасшедший. Более всего девица напоминала даже не картину, а палитру художника, где тот смешивает краски абы как, безо всякого смысла. Причем преобладали черно-фиолетовые тона, с редкими промельками зелени и интенсивной серебрянки. Поскольку Алёна была барышня начитанная, эрудированная, кое-что знала о мифологии разных стран, в том числе индийской, то она тотчас сочла, что раскрашенная девица более напоминает не бога Шиву, а злую богиню Кали. Как известно, ее называли черная Кали – и за цвет кожи, и за свирепость нрава.
Эта «Кали» (в миру, надо полагать, звавшаяся Инной Простаковой – не нужно быть автором многочисленных детективов, чтоб разгадать ее имя!) оказалась жгучей брюнеткой с торчащими в разные стороны короткими, жесткими волосами. Лицо ее было жутко бледным, с алыми пятнами на щеках – пятна тоже имели, без всякого сомнения, искусственное происхождение. Заслышав шорох, девица открыла темные жгучие глаза, вокруг которых были нарисованы (вернее, наляпаны) лиловые тени, и уставилась на Алёну.
– Принесите растворитель, мне нужно заточить ножи, – изрекла она повелительно.
– Кто там? – послышался голос Юрия Литвиненко. – Алёна, вы? Заходите.
Алёна, не сводя глаз с девицы, бочком просочилась в дверь.
Юрий прислонился к стене по другую сторону от входа, держа в руках две кисти, вымазанные красным. Около него стоял табурет, на нем – несколько тюбиков и баночек с гуашью, в том числе – стеклянная пол-литровая банка с красной краской. Больше в комнате ничего не было, кроме кучки перемазанных краской газет. Правда, окна были завешены жалюзи, а в углу еще стоял маленький проигрыватель для компакт-дисков, но это всё, вся обстановка.
– А где Ваня? – шепнула Алёна, мгновенным взглядом окидывая интерьер (да уж, много времени на это не требовалось!).
– Вышел на кухню с другом девицы. Бедняга в истерике – у барышни башню снесло буквально на его глазах, и пока мы ехали, она тут успела показать себя во всей красе! Кроме того, хоть Ванька и нагляделся всякого на нашей работе, но когда Инна Константиновна плюхнулась тут перед ним, раздвинув ноги, и пальцами принялась показывать, что конкретно с ней необходимо сделать, – вот прямо сейчас и как можно скорее! – Ванечка малость сомлел. Для ее друга это стало последней каплей – зарыдал в голос. Ну, я их отправил на кухню, принять триста капель эфирной валерьянки.
Всегда, когда Алёна слышала от кого-то цитату, пусть даже раскавыченную, а уж особенно если это была цитата из обожаемого Булгакова, она начинала смотреть на того человека с симпатией. Юрий, словно почувствовав это, бросил на нее короткий взгляд, подмигнул и сказал:
– Вам, наверное, интересно, что тут происходит? Реактивно начавшаяся шизофрения. Девушка повздорила со своим молодым человеком и решила покончить с собой. Эта боевая раскраска – результат необратимых процессов, произошедших с ее телом. Сначала она нанесла себе удар ножом, – Юрий помахал одной из кистей, – в солнечное сплетение и умерла. Начала разлагаться. То есть перед вами, Алёна, разложившийся труп. Но еще живой, как выяснилось вскоре. И наша пациентка желает завершить дело, нанести себе еще пару-тройку смертельных ран.
При этих словах Алёна почему-то вспомнила один крошечный эпизод своей боевой биографии. Очень недолгое время (давно это было!) она работала редактором издательства, беспрестанно вступая в конфликты с маститыми писателями, ибо искренне полагала, что их творения читать на том свете Булгакову и Бунину будет стыдно. Последней каплей стал глобальный конфликт с нижегородским классиком, который уверял читающую массу, что его герой застрелился с четвертого выстрела в висок. Отчего-то именно этот забавный и грустный эпизод ее жизни пришел на память сейчас, когда размалеванная девулька собралась нанести себе пару-тройку смертельных ран… кистями с красной краской!
– Буйство началось, когда ее друг отобрал у нее кисти, – продолжал Юрий.
– А зачем? – наивно спросила Алёна. – Может, отдать ей кисточки, да пусть красится, пока не надоест.
– Видите ли, ее друг – студент-психолог. И он знает, что это за штука такая – психосоматика. – Он поглядел на Алёну, но увидел на ее лице только сущее непонимание. – Ну хорошо. Условно, очень условно говоря, психосоматика – это физическое проявление психического расстройства. Ну, например, человек нервничает – и его тело покрывается сыпью. Понятно? А теперь поглядите сюда… – И Юрий кивком указал на черно-лиловый живот барышни с прижатой к нему ладонью.
Алёна глянула – да так и ахнула, увидев, что между пальцами одна за другой струятся капли. Это была не краска, как ей показалось сначала! Это была кровь!
– Она ранена!
– Конечно, – кивнул Юрий.
– Что, кистью?.. Вот этой колонковой кисточкой?! – Алёну замутило.
– Да ну, что вы глупости говорите, – быстро, сердито и очень тихо произнес Юрий. – Какого черта, она что, филиппинский хилер? Натуральное проникающее ранение колющим или режущим предметом! И великая сила искусства тут совершенно ни при чем. Я пока еще толком не понял, сама она себя пырнула или ее парень, который тоже выглядит… нездоровым, мягко говоря, но на всякий случай отправил с ним Ваню на кухню. Якобы успокаивать.. Надеюсь, Ваня его зафиксирует, вы же видели его мускулатуру. А я неспособен работать, если знаю, что мне в любую минуту могут ножик под лопатку воткнуть. Не исключено, впрочем, что девушка сама себя порезала, но сейчас у нее, по крайней мере, нет оружия. Поэтому давайте поступим так. Я ей еще какое-то время зубы позаговариваю, а вы сейчас выйдете в прихожую и оттуда позвоните к нам на станцию, чтобы прислали бригаду поддержки. Только тихо, тихонечко, чтобы на кухне слышно не было. А то еще перевозбудится парень. Поняли? Идите, да побыстрее, неизвестно, сколько я смогу ее тут уговаривать, чтобы она эту рану держала.