Крутой поворот (Повести, рассказ)
Шрифт:
Следователь ласково погладил Гаврилова по обритой голове, сказал:
– Разберемся, сынок. Ты только поправляйся.
Он ушел и больше не появлялся.
Когда Гаврилов дошел до четвертого этажа, на пятом хлопнула дверь. Кто-то медленно спускался по лестнице навстречу ему. Гаврилов остановился, напружившись, крепче сжал пистолет в кармане - на пятом этаже была только одна дверь, из нее мог выйти Егупин. На лестнице стояла гулкая тишина. Слышались лишь шаги, да из-за обшарпанной двери, около которой остановился Гаврилов, вдруг раздался детский плач. Гаврилов вздрогнул от неожиданности и подумал: «Вот переполошатся там, в квартире, когда услышат стрельбу. И ребенок перепугается». Он поднял голову. Тяжело опираясь на перила, осторожно ставя ноги на ступеньки, по лестнице спускался человек в черных очках. Гаврилов понял, что человек этот ослеп недавно. Слишком неуверенно он шел, даже, держась за перила. Поравнявшись с Гавриловым, слепой задержался на миг, повернув лицо к нему, словно пытаясь что-то разглядеть. Гаврилов увидел на лице шрамы от ожогов. «Наверное, артист или летчик!» Человек пошел дальше, покачивая головой, словно беседовал сам с собой.
Дождавшись, когда хлопнула внизу входная дверь, Гаврилов стал подниматься. «Ну вот, ну вот, - повторял он себе, словно хотел в чем-то убедить себя и успокоить, - сейчас все кончится. Все, все! Только бы он был дома! Только бы не откладывать, не искать в другом месте! Тогда все сорвется. Только бы он был дома!»
Гаврилов остановился перед знакомой дверью и перевел дух, не в силах справиться с противной дрожью в ногах. «Сколько к нему звонков?
– подумал он, стараясь вспомнить. Но вспомнить не мог.
– А, ладно!»
Он протянул руку к звонку и машинально позвонил три раза. Так, как звонил когда-то к себе. Подождал, потом позвонил еще три раза. «Неужели там никого нет?» - подумал он и в это время услышал, как в глубине квартиры хлопнула дверь и раздались шаги. Ближе, ближе… «Сейчас я всажу все пули в его поганую жабью морду…» Гаврилов напрягся до предела и стал вынимать пистолет. Дверь открылась. На пороге стоял не Егупин, а Василий Иванович.
– Василий Иваныч? Дядя Вася!
– выдохнул Гаврилов.
– Нет, - удивился мужчина, покачав головой.
– Я не Василий Иваныч. Я Иван Васильевич. А ты к кому, матрос?
Он смотрел, чуть улыбаясь, словно что-то знал такое, что и Гаврилову узнать сейчас будет приятно.
– Как же… Значит, я ошибся?
– растерянно сказал Гаврилов, ошеломленный и сбитый с толку.
– Значит, ошибся. Да тебе какую квартиру-то надо?
– сказал мужчина чуть строже.
– Эту, двадцать шестую…
– Да ты войди, чего стоишь на пороге!
Гаврилов вошел в кухню и сразу же увидел обитую старой коричневой клеенкой дверь в свою комнату и ключ, торчащий из замочной скважины. Он смотрел как завороженный на этот ключ, не в силах оторвать глаз, и ему вдруг почудилось, что дверь сейчас откроется и из комнаты выйдет мать.
– Проходи, матрос, проходи. Не стесняйся!
– Здесь жил Василий Иванович, - начал Гаврилов, с трудом выдавливая слова. А глаза его быстро обшаривали кухню, старую, закопченную, с примусами и керосинками, с большими черными полками, сплошь заставленными кастрюлями, с висящими на стене медными тазиками для варенья.
– Жил Василий Иванович Новиков, - повторил он, - до войны жил. И в войну тоже. Вы так похожи…
Иван Васильевич засмеялся:
– Как сын на отца? Да только мой отец лет двадцать как помер. И тебе, по всему судя, с ним встречаться не довелось.
– Он обнял Гаврилова и легонько подтолкнул к двери, что вела в коридор.
– Заморочил «я тебе голову, бал тика! Проходи в комнату, покурим. Обсудим вопрос, кто на кого похож.
– Да я… - начал было Гаврилов, но только рукой махнул.
Столько разноречивых чувств владело сейчас им, что голова кругом шла. Он шел по коридору, такому же пыльному и заставленному старьем, как и прежде, и смотрел не отрываясь на большую дверь с огромной бронзовой ручкой, обитую черным дерматином. Эта дверь вела в комнату Егупина.
– Сюда, сюда!
– Иван Васильевич придержал Гаврилова за руку.
– Ты чего?
Они вошли в просторную комнату - Гаврилов никак не мог сообразить, кому она раньше принадлежала, - Иван Васильевич усадил его на оттоманку, протяжно скрипнувшую и сразу осевшую. Потом взял из рук Гаврилова бескозырку и повесил на крючок у двери и, наконец, сам сел на стул и посмотрел так, словно приготовился слушать долгий рассказ.
Да, он был похож на Василия Ивановича, но теперь при ярком свете Гаврилов понял, что это не портретное сходство, а что-то совсем-совсем иное, трудно уловимое. Не то глаза такие же живые, добрые, не то манера держаться - спокойная, уверенная. А скорее всего в темной кухне все примерещилось взвинченному до предела Гаврилову.
– Василий Иванович Новиков работал на Кировском, - сказал Гаврилов, - рабочим. Жил в этой квартире. Мне и показалось… Да ведь он еще в феврале сорок второго пропал, как это я забыл! Ушел на завод и не вернулся. А мы с матерью очень плохи были - не могли поискать, нам до Кировского было бы не добраться.
– Он что, родственник?
– спросил Иван Васильевич.
– Нет, - ответил Гаврилов.
– Сосед. Но он всем нам как родной был…
– Да… - протянул Иван Васильевич.
– А я ведь тоже на Кировском. Вот как демобилизовался полгода назад, так снова на Кировском. Токарь я, балтика, универсал. А сюда меня исполком вселил. Мой-то дом на дровишки пустили, вместе с мебелью. Тоже людям пользу принес. Не жалко. А про Новикова надо в отделе кадров узнать.,
– Что ж узнавать-то?
– махнул рукой Гаврилов.
– Ясно, что погиб. Пропал. Сколько тогда пропало!
– Надо узнать, - убежденно сказал Иван Васильевич.
– Надо всех разыскать. Чтоб по каждому память жила. Это я сделаю! Это мне не в тягость!
Гаврилов аж вздрогнул и, пристально вглядываясь, посмотрел на Ивана Васильевича: вот точно такие слова, с такой же интонацией частенько говаривал и Василий Иванович - «это мне не в тягость».
– Ну ладно, - Иван Васильевич встал со стула, - что мы о мертвых все. Надо я о живых подумать. Как, балтика, сто граммов флотских с путиловцем примешь? У меня сегодня день счастливый. От брата письмо получил, а думал, уж и не встречусь. В сорок третьем сгинул. А сейчас вот объявился. Уж год как война кончилась, а он только объявился. В плену был. Праздник для меня, а выпить не с кем- Примешь? А то один не могу…
Гаврилов кивнул.
– Тогда бери стул, к столу поближе кантуйся…
Он полез в буфет, вынул хлеб, тарелку с картошкой, сваренной в мундире, ополовиненную бутылку водки.
Гаврилов поднялся с дивана и, подойдя к Ивану Васильевичу, сказал:
– Вы не беспокойтесь, пожалуйста… Мне… Я сейчас не могу. Вы извините. Мне надо зайти к одному человеку…
– Ну так и зайдешь, - весело сказал Иван Васильевич.
– Зайдешь, балтика. Посидим с тобой, потолкуем, потом и зайдешь. Ведь не на пожар? А то «здрасьте, я пошел». Так у нас не делается.