Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков
Шрифт:
Через звукоинженеров и музыкантов Дэнни познакомился с белыми любителями крэка. Об этих контактах он заботился, подкидывал «дурь» по дешевке, пока они не знакомили его с любителями дури побогаче, а те — с еще более богатыми любителями покурить камней. Продвигаясь по этим липким ниточкам наркотических страстей, словно крэковый паук, Дэнни в скором времени оказался в самых темных и безнадежных углах разложения.
Но, будучи настоящим профессионалом, Дэнни никогда не делал глупостей — не доставлял товар сам и никогда его сам не курил. Это он оставил Тембе. Дэнни бы попивал май-тай или виски с лимоном, обмениваясь шуточками с бесполыми недоаристократами
Не прошло и двух месяцев — ибо культура дури и взлетает, и рушится стремительно, — как Дэнни нашел настоящую золотую жилу: истинное высшее низшее общество. В центре его стоял иранец Масуд, чьи финансы казались безграничными и вокруг которого кучковались богатые детишки, компенсирующие нехватку мозгов просто умопомрачительным избытком бабла. Они осыпали Дэнни деньгами. Сотня, две, пять сотен фунтов в день. Дэнни смог позволить себе полностью перестать вести дела в Харлесдене. Помимо крэка, начал приторговывать и хмурым; его клиентов это спасало от ломки.
Тембе было разрешено иногда брать такси. Даркус открыл кредит на ипподроме.
Когда прибыл Тембе, иранец поигрывал своим членом. Во всяком случае, так казалось со стороны. Он сидел на кровати, скрестив ноги, и одна его рука пряталась где-то в складках халата. В комнате пахло сексом — или чем-то даже более сексуальным, чем сам секс. Иранец взглянул на Тембе — миндалевидные глаза, узкие интеллигентские брови, неестественно низко заросшие плотным, вьющимся волосом.
Тембе даже предположить не мог, как это у иранца еще встает — с учетом того, сколько крэка он курит. За день пейджер на бедре Тембе верещал по пять, шесть, семь раз. И когда Тембе набирал номер на мобильном, на другом конце оказывался иранец — с голосом, хриплым от желания, но при этом все равно с таким жутким неместно-благородным акцентом.
Предположение о сексе подтверждало то, что в комнате была еще и девушка. Тембе не знал ее имени, но всегда видел ее, слоняющуюся по номеру, когда приезжал с товаром. Ее появление, где-то с месяц назад, совпало с резким скачком потребления в номере. До этого иранец в среднем брал пару сороковников и пол-грамма хмурого в день, но теперь покупал по восьмушке и того и другого — причем так скоро, как только товар появлялся у самого Тембе.
После же иранец продолжал скидывать сообщения на пейджер, снова и снова, требуя еще и еще. Теперь, уже как минимум трижды в неделю, он звонил Тембе в час ночи — хотя это было совсем против правил, — и Тембе приходилось ехать, доставлять этой парочке чуток дури, просто чтобы они от него отстали.
Тембе ненавидел визиты в отель. Предварительно он заглядывал в какой-нибудь паб, приводил себя в порядок, а затем брал такси до Пикадилли. Ему и в голову не приходило, что приглаженные волосы и тот факт, что он приезжал на такси — маскировка, сквозь которую сотрудники отеля видят его насквозь. В конце концов, среди постояльцев не так уж много молодых черных ребят, одетых в джинсы, ботинки Timberland и грязные ветровки. Тем не менее с ними не было никаких проблем, вне зависимости от того, как поздно или как часто он пересекал пустошь красных ковров, чтобы сообщить консьержу, что его ждут в номере иранца.
«Мой дорогой Тембе, — сказал ему как-то Масуд, — проживание в таком отеле означает, что я приобрел не только уединение, но и понимание моих потребностей со стороны владельцев. Вздумай они запретить своим постояльцам тратить деньги на то,
В этот раз Тембе впустила девушка. Она была в махровом халате - таком же, как у иранца. Зачесанные назад мышино-блондинистые волосы указывали на недавний душ, указывали на секс.
Как у иранца еще вставал? Тембе не сомневался, что иранцу иногда хотелось. Тембе и самому хотелось время от времени. Хотелось до жути. Но стояка практически не было — как мороженое, тающее задолго до того, как его оближут. И не то чтобы Тембе не пытался, несмотря на то, как плотно он сидел. Если он курил на Леопольд-роуд, то подкатывал к Бренде — а она отталкивала его с ленивым презрением. А если сбрасывал товар шалавам из борделя на Шестой авеню (которых по-прежнему обслуживал втайне от Дэнни) или даже шмарам рангом повыше, работавшим в «Лирмонте», то или они сами спрашивали, или он предлагал перепихнуться в качестве оплаты.
Причем ноги они были готовы раздвинуть практически за просто так. Одна шалава из «Лирмонта» — которая, как достоверно знал Тембе, регулярно имела по три сотни с клиента — давала всего за один камешек. Она сбрасывала юбку так же невозмутимо, как любая другая женщина сняла бы, к примеру, пальто, а презерватив из ящика кухонного стола достала так, словно это была вилка или ложка.
Обычно к тому моменту, когда они вместе раскуривались, позыв у Тембе уже почти проходил. Почти доходил до такого предела, когда оставалась только похоть, сама служившая уже мрачным удовлетворением. Он пытался протиснуть свой член в резиновое колечко, но тот уже съеживался. Тогда он просто велел ей скинуть трусики. Встать одной ногой в туфле на шпильке на табуретку. И дрючил ее, а она царапала его вялый член красными ногтями.
Тембе старался не думать об этом, пока девушка иранца бродила по спальне, подбирая кружевной лифчик с батареи, а джинсы с оставшимися внутри трусиками с пола. Иранец курил хмурый с изрядно уже запачканного куска фольги. Тембе смотрел на бурлящую, черную, как смола, «дурь», капающую с фильтра. Девушка проскользнула между Тембе и дверным косяком. «Месяц назад не смогла бы, сто пудов», подумал Тембе. Настолько плотно сидит. Обеспеченные белые девушки и так ничего не едят, а когда они на камнях и гере, то едят еще меньше. Несмотря на всю ее костлявость и на пластмассовые черты лица, как у марионеток Джерри Андерсена, Тембе все равно хотел ее поиметь.
Иранец закончил догоняться, замахал зажигалкой и сказал: «Давайте пройдем в другую комнату». А Тембе ответил: «Ништяк», — радуясь, что можно наконец убраться из этой комнаты с ее бесполезным запахом чужого секса. Иранец сдвинулся на кровати, подтянул колени, и на секунду Тембе увидел его коричневый член, касавшийся простыни — и то ли лужицу тени, то ли пятно.
В главной комнате номера стояла пара одинаковых секретеров в стиле ампир, на которых редко кто писал, несколько кресел (тоже ампир) и диван, на которых редко кто сидел. Перед диваном красовался большой стеклянный кофейный столик на золотых когтистых ножках. На столе лежала трубка для крэка, горелка, зеркало с крошками крэка, сигареты, зажигалка, ключи, пульт, пара бокалов со следами вина и совершенно неуместная здесь обрамленная серебром фотография привлекательной женщины средних лет. Женщина улыбнулась Тембе, глядя на весь этот набор для курения крэка.