Кружево-2
Шрифт:
– Это ты, Лили? Входи, милая. Я жду, чтобы это высохло, – в озабоченном голосе за дверью слышались интонации Луизианы. Санди Бауривер (урожденная Фланаган) заканчивала деликатную работу по реставрации маникюра, так как на одном из пальцев на прежнем слое лака образовалась едва заметная маленькая трещинка. В ее положении Санди не могла себе позволить появиться на людях, когда что-то в ее внешности хоть на миллиметр отступало от канона. Лили прошлась по роскошной, отделанной парчой комнате и взяла в руки безвкусную диадему, небрежно болтающуюся на мраморном ухе Александра Великого, чей бюст украшал номер Санди.
Лили осторожно водрузила корону себе на голову.
– Как ты умудряешься ее носить, Санди?
– На заколках. Однажды я забыла про них, и эта чертова штуковина покатилась по площади
– Нет уж. Ее подобает носить тебе.
Лили вернула корону на прежнее место. Санди никогда не упускала возможности сказать что-нибудь приятное, точно так же как многие другие при любом удобном случае пытались сказать гадость. «Трудно даже поверить, что она могла участвовать в жестоком состязании за эту гнусного вида побрякушку», – думала Лили, наблюдая за тем, как девушка надевала алые босоножки на высоких каблуках.
– Я бы от таких каблучищ давно стала калекой.
– Что делать, милая, мне пришлось к ним привыкнуть. – Санди прошла в ванную, где сняла горячие бигуди со своей роскошной, чуть рыжеватой копны волос. Волосы Санди и сами по себе вились, но она предпочитала аккуратно, симметрично уложенные искусственные кудряшки.
– Пошли, отыщем твою мамочку! – Санди усмехнулась при мысли о том, с какими двумя знаменитостями ей довелось путешествовать.
На верхней площадке огромной лестницы, ведущей в фойе отеля «Гарун аль-Рашид», Санди оперлась на руку Лили, и они вдвоем начали осторожно спускаться по скользким мраморным ступенькам. Внизу, у подножия лестницы, их поджидала небольшого роста изящная женщина в красном шелковом платье.
Джуди Джордан – издательница «Вэв!», журнала для работающих женщин, отнюдь не была уверена, что ей доставляет особое удовольствие путешествие в компании двух самых красивых женщин мира, одна из которых является к тому же ее давно потерянной дочерью.
Гид в черных мешковатых брюках проводил женщин к воротам их утопающего в розах отеля. Когда-то это был летний дворец султана, построенный у самой воды, чтобы в нем было прохладнее.
– Куда мы сегодня отправимся? – спросила Лили, когда все трое уселись завтракать.
– Вон туда! – махнула рукой Джуди. – В Топкапский дворец, где жили султаны Оттоманской империи. Видите нагромождение куполов на холме? Это он. Вас обеих там будут фотографировать.
– Как! И меня тоже? – воскликнула Лили. – Но я не накрашена.
Джуди взглянула на нее, подумав о том, что именно терпение является едва ли не главной добродетелью матери.
– Да, Лили. Я же предупреждала тебя вчера вечером, что нужны будут фотографии вас обеих. И ты чудесно выглядишь.
«Конечно, Лили чудесно выглядит, причем всегда, – с грустью подумала Джуди. – Я тоже чудесно выглядела, когда мне было столько лет, сколько ей сейчас. Я и теперь, если соблюдаю диету, гуляю каждый день на свежем воздухе и пью вино только на Рождество, тоже выгляжу неплохо. Но не так, как в возрасте Лили».
Джуди знала, что в красном платье с юбкой в мягкую складку, которое было на ней сегодня, ее фигура все еще казалась по-девичьи стройной. И сама Джуди, несмотря на все свои теперешние проблемы, производила впечатление юного, трогательного и беззащитного существа.
«Я бы ни за что не стала участвовать в таком хлопотном деле, как конкурс красоты, не будь я так подавлена, Лили так неосторожна, а Том так рискован в ведении дел», – вздохнула она про себя.
Существовала и еще одна проблема. После года пребывания в роли матери Лили и недели совместного путешествия с восемнадцатилетней Санди, Джуди пришлось признать, что сама она принадлежит к другому поколению, и от этого признания ей стало не по себе. Нет, конечно, она не ревновала, а просто чувствовала дискомфорт. И теперь она не сомневалась, что миллионы читательниц ее журнала точно так же переживают эту проблему.
Отдача всей себя без остатка идее журнала и умение вовремя прислушаться к собственным инстинктам принесли Джуди Джордан ее первый миллион долларов.
Из двух именитых попутчиц Джуди ее собственная дочь, Лили, причиняла ей гораздо больше беспокойства. Для Джуди элегантность всегда означала чистые
Лили, сидевшая за столиком спиной к проливу, в свою очередь страстно корила себя за рассеянность. И как только она могла забыть о назначенных на сегодня съемках? Наклонившись к матери, она вкрадчиво прошептала:
– Мне так жаль, что я забыла. Спасибо тебе, Джуди, что ты уговорила меня отправиться с тобой в эту поездку.
Джуди вежливо улыбнулась в ответ, с радостью приняв предложение о примирении. Впрочем, они с Лили всегда относились друг к другу с подчеркнутой вежливостью. Джуди просто не представляла себе, как можно быть невежливой с дочерью. Настоящая мать плюет на вежливость. Она может накричать на дочь, устроить скандал, когда ты отказываешься пододеть теплые рейтузы, а потом отдать тебе свою роскошную шубу, «чтобы девочке было в чем выйти». Настоящая мать стирает твою одежду, а в каждом бутерброде, приготовленном к ужину, есть частичка ее тепла и заботы. Мать всегда пристает к тебе с калошами (надень, сними, опять надень»), а ты нарочито игнорируешь ее или устраиваешь театральную сцену, но знаешь – она ворчит, потому что заботится о тебе. Каждую минуту между матерью и дочерью возникают тысячи не видимых постороннему глазу связующих нитей, создающих комфортное ощущение близости, которое, должно быть, испытывает щенок, когда он лежит, согревшись в корзине под шерстяным одеялом. Без всяких объяснений мать знает, что ты любишь козий сыр и терпеть не можешь тетушку Берту. Ею изучены причуды твоего темперамента, и она умеет погасить искры гнева до того, как вспыхнет пожар. Между Джуди и Лили существовали симпатия, уважение и даже зачатки трогательной дружбы, но – и обе они это осознавали – любви пока не было. Оставалось надеяться на это «пока». Лили смотрела на развевающиеся по ветру короткие светлые волосы Джуди. Она всегда представляла себе свою таинственную незнакомку-мать в образе тихой, доброй мадонны – чуть полноватой женщины в неизменном фартуке, всегда занятой приготовлением чего-нибудь очень вкусненького на старомодной газовой плите. Но когда около года назад Лили удалось наконец найти свою настоящую мать, ею оказалась знаменитая, гордая в своем одиночестве женщина, а отнюдь не уютное домашнее существо из полугрез.
Обе они, и Джуди и Лили, были одиноки, и обе страдали от этого. И обе вели себя так, как, по их представлениям, должны вести себя мать и дочь. Причем обе, даже не осознавая того, уже нанесли друг другу тысячи болезненных ударов, хотя каждой казалось, что она поступает абсолютно в соответствии с ситуацией. Лили приложила невероятные усилия, чтобы разыскать мать, но теперь ей непросто было разобраться в мешанине собственных чувств. Лили была прирожденной актрисой. Своей славой она была обязана в первую очередь природной одаренности, со временем отшлифованной и превратившейся в высокое мастерство. Она почти всегда играла «со слуха», ведомая собственным чутьем, но самой ей казалась слишком подозрительной та легкость, с которой она могла ввести себя в любое состояние духа. Лили не хотела изображать любовь. Она стремилась к подлинному чувству. Стремилась к тому, чего всю жизнь была лишена: к материнской любви. И именно этой любви у Лили по-прежнему не было. Она ощущала это всем нутром, каждой клеточкой своего организма, но отказывалась смириться с тем, что так будет всегда, и продолжала на ощупь идти навстречу матери.
Существовало еще одно обстоятельство, которое, как опасалась Лили, могло разрушить их с таким трудом выстраивающиеся взаимоотношения. Лили знала и по собственному опыту, и из наблюдения за работой других, что, когда режиссер просит актера сыграть любовь, из самых глубин существа вдруг поднимается приступ дикой ярости, за которым следует нервный срыв. Еще и поэтому Лили опасалась играть любовь к матери, боялась, что это сможет всколыхнуть совсем другие эмоции, вызванные прощенным, но не забытым предательством Джуди.