Крылатая пантера
Шрифт:
И вакханалия, генерируемая не одинокой сумасшедшей, понеслась стремительно эротической кометой вдоль самостоятельно выросшего парка под грохот церетелеобразных вышедших из гранита, вытягивая своей страстной силой новые стаи мухоморов из питательной почвы, окружающей старинную скамью, на которой избегали спать пьяные морды.
Труба зовёт
— Никогда, никто и никакими силами не сможет увидеть себя в истинном обличье, – выговорил усатый сантехник попивая тёмное пиво из бокала.
— Субъективный идеализм, – парировал
— Неет! – взвился сантехник. – В зеркале совсем не тот, кто держит его возле своего лица! В зеркале, в зоне антимира, там, где лево заменяет право, есть только полная противоположность смотрящего… Пооолная!!! – И приблизившись вплотную к напарнику, сказал: – Попробуй при помощи зеркала поставить муфту на полудюймовую трубу и посмотришь, что у тебя выйдет. – Снизил голос до шепота и скрипуче добавил: – У тебя получится полная фигня.
Напарник снисходительно посмотрел на сантехника и сказал, пыхнув дымом папиросы:
— Но при чём здесь истинное обличье? Ты что, уже полностью на трубах и сгонах поехал?
— Шопенгауэр! – проговорил собеседник.
— Чиво?
— Шопенгауэр! Был такой мужик в Германии, создал теорию волюнтаризма, по которой мы, то есть люди, вообще никто и ничто. Мы роботы. И видеть истинных событий не смогём нивколь.
— А что же это мы тогда смогём? – полюбопытствовал напарник.
— А смогём мы только делать то, никто не знает – что. Мне эту книгу сын уж третий день уже читает. Называется, вроде, «Мир как свобода и зрелище»! Или нет, «Мир как рабство и кинематограф»! А, может, «Мир как представление и шабаш»! Или «Мир как кино и воля»!
— Хва молоть, Петя. Ты не пил кроме пива ничего, я это знаю. И тем более странноваты твои разговорчики. И тем более странновата твоя ахинея. Шо ты, братан, мелешь? Какой шабаш и представление? Шабаш будет у нас в конторе, если стояки вовремя не заменим. Будет тебе кино и немцы. Шопенгауэр, немчура поганая, восстанавливать сантехническое оборудование не даёт, паскудина, а ты!!! А ты!!! А ты его пособник и множитель его фашистских идей, Пётр. Зеркала тебе российские не нравятся. Ой, ой, ой… А шо те щё не нравится? А? А? Морда тебе твоя не нравится, да? Так скажи спасибо, шо мне ещё нравится. Но переходный период наступает. Ты шо, смотришь всё время на себя в зеркало? А можыж ты педик? А можыж ты голубой? А колготки ты под робой не носишь? А клуб «Голубая устрица» не посещаешь? А можыж ты ваапще трасвистит? А можыж ты ваапще без члена? Так с кем жыж это я пью пиво? Ты меня, выходит, развращаешь и, возможно, совращаешь? А? Пееетя? А?
………..БУМмммм………..
— Мужики, а чего это вы в таком миноре? – проговорила певучим голосом подошедшая к столику соседка по дому усатого Петра, миловидная, юная и стройная как степная газель, сексапильная, нигде не работающая Маргарита, лет эдак двадцати
— Марго, – мрачно молвил Пётр. – Не лезь в душу. – И снова уткнулся в кружку с пивом.
— А ты, Егор, чего же столь не мил? – обратилась она к напарнику усатого философа. Марго закончила три курса МГУ и чувствовала себя уверенно в любой стихии. Особенно мужской. Женщины были ей не по вкусу и не по нраву. Она женщин не любила. А вот мужчин – любила. И порой даже более одного – такие страсти себе позволяла, на бешеном всплеске эстрогена, смешавшегося с тестостероном. Напарники сантехники, однажды, поздним вечерком, и поучаствовали в подобной оргии. Даром, что потом неделю друг другу в глаза смотреть не могли.
— Я мил, – сказал Егор. – Но вот беда, труба зовёт. И Пётр начал немцев изучать. И вообще, дерьмовая погода. Марго, присядь. Попей пивка. И душу услади своей красою.
— Ты шо, – измолвил Пётр, – по-русски объясняться разучился? Ты что несёшь, чего там усладить? Ритуль, не слушай балабола отставного. Когда майором был, не нёс такой пурги, а ныне – устриц голубых он изучает. А? Нет? Ну, ладно, всё замнём. С тебя ещё по кружке…
— Я в секунду…
— Так побыстрей! Волюнтаризм Егору не по нраву! А? Каково, Марго?
— И чем же Шопенгауэр и Ницше, да Бергсон не по нраву твоему напарнику пришлись?
— Ха! Ты не поверишь! Они стояк на муфте не сумеют укрепить!
— Да ну…
— О тож – да ну. Рациональное по нраву лишь Егору, иль Эгору, иль Ягору, фиг их разберёшь. Стояк! Стояк!!! Ты помнишь, какой силы был стояк напарника мого, когда в контакт входил он ненавязчиво с тобой?
Марго, ресницы, опустив, сказала тихо:
— Помню… Но и не только… Твой агрегат запомнился сильней. Такая мощь и сила могут только снится, душе, оргазмом оплетённой с юности… Давай экспериментик повторим. Не думаю, что Пётр доволен не останется…
— Ну, а Ягор?
— В компанию возьмём, затравкой будет – раскручивать…
— Кого?
— Меня, кого ж ещё. Или, быть может, надобно тебя?
— Тьфу, и так он мне уже шестое пиво покупает. За гомосексуалотрансвестизм. Ты шо, Марго, туда же лезешь? Так может впишем в ласковую троечку ещё кого… Ээээээ… Хотя б вон тех двух тёлок… – И указал рукой на двух красоток, сидящих в уголке и не спускающих с Марго пылающего взгляда лесбиянок; готовые сожрать её на месте, это было видно. Либидо этих дам, стремительно окутало Марго… Она вскочила к дяде Пете на колени.