Крылатая смерть
Шрифт:
Снег летел в лицо, в глаза, нос и рот, заставляя жмуриться и елозить у столба в тщетных попытках хоть немного отвернуться в сторону от даже не снегопада — скорее, снежного потока. Другие снежинки приземлялись на меховую жилетку и джинсы. Некоторые таяли, но большинство находило Сенину одежду подходящим местом, чтобы остаться погостить надолго.
И снежинок таких становилось все больше. Сеня понимал, что потребуется не так уж много времени, прежде чем он сам покроется снегом подобно трупу Масдулаги. Но еще раньше привязанного к столбу человека грозил доконать мороз, усиливавшийся, казалось, с каждой минутой. Воздух густел, наполненный
В общем, вне зависимости от того, явятся ли Масдулаги отомстить за своего убитого сородича, пережить эту ночь Сене не стоило и мечтать.
Когда холод внезапно отпустил… точнее, перестал ощущаться — момент этот Сеня воспринял на удивление спокойно. С толикой облегчения даже. Вроде как вот оно: конец всему, в том числе и мучениям. Поздно бояться и переживать. Не дождались Масдулаги свою жертву, если вообще на нее действительно претендовали. А у Хубара должно неслабо бомбануть, когда наутро он обнаружит у столба Сенин труп — обмороженный, занесенный снегом, но не съеденный. То есть вроде как отвергли Масдулаги такую жертву. Не получилось у шамана искупить предполагаемые грехи племени столь малой ценой. Не исключено, что после этой неудачи следующим кандидатом на жертвоприношение мог стать и сам Хубар.
Так, не слишком уместно в его положении, мысли Сени свернули на колею злорадства и пожеланий облома да всяческих неприятностей своим погубителям. За злорадством пришло уж совсем неуместное хорошее настроение. И потому, ощутив уже не просто отсутствие холода, но… тепло, Сеня даже некоторое разочарование почувствовал. Мол, как же так — я не умру? Не умру прежде, чем сюда нагрянут Масдулаги и захотят отведать свежемороженой человечины? Если вообще нагрянут и захотят. Но это значило, что попортить напоследок кровь неблагодарным сволочам-хелема вместе с главсволочью в должности шамана не удастся.
За разочарованием пришло удивление — запоздалое. Сеня не понимал, откуда могло взяться тепло. Откуда — в зимнюю-то ночь, под вьюгой?! Да, то был не потогонный удушающий жар, как в бане. Но температура, судя по ощущениям, была точно выше нуля по Цельсию. Причем заметно выше: снежинки на Сениной одежде стремительно таяли, превращаясь в капельки влаги.
Объяснение не заставило себя ждать. Причем такое, что Сеня готов был орать от радости и плясать. Готов был, да не мог — по крайней мере, плясать. Путы, привязывавшие его к столбу, не давали. А драть глотку или даже просто открывать рот Сеня… боялся. Опасался подспудно, что может вспугнуть эту неожиданную удачу, улыбнувшуюся ему так вовремя.
Вокруг столба с привязанным к нему человеком начал сгущаться туман. Да-да, тот самый туман, ждать который, по Сениным расчетам, ему предстояло еще несколько месяцев.
Что ж. Всегда же приятно ошибиться подобным образом!
«Deus ex Machina», — вспомнилось Сене в этой связи выражение, восходившее, кажется, к древнегреческим трагедиям. И пусть до цивилизации уровня хотя бы древнегреческой (с театрами, философами и симпозиумами) этому миру еще было ох, как далеко, но Сенину личную трагедию стоящая за туманом сверхъестественная сила, предотвратить все же помогла.
Плотной непроницаемой завесой туман отгородил Сеню и от снегопада — враз, казалось, иссякшего, и от уже почти не досаждавшего ветра. Еще больше сгущаясь (куда больше, казалось бы!) туман
И даже чувствовать собственное тело — раненое, отравленное и до конца еще не согревшееся — Сеня перестал. Правда, всего на мгновение.
Затем стало резко светло. Туман сменился белизной: однородным, ничем не нарушаемым белым фоном, источающим мягкий свет. Белизна была повсюду, куда бы Сеня ни устремлял взор — хоть вверх, хоть вниз, под ноги, а хоть и по сторонам.
Путы больше не держали его. Остались там, в том диком мире, где крылатые уроды Масдулаги охотятся на пещерных людей. Сеня был волен идти куда угодно. Вот только неестественная однородность этого, нового, открывшегося перед ним, мира лишала любое движение малейшего смысла. Можно было идти, можно было дальше стоять или даже лечь на белую твердую плоскость под ногами — ничего бы не изменилось. Даже крохотное темное пятнышко увидеть в этой вселенной безраздельной белизны казалось великой честью и тянуло на открытие, ставящее всю картину мироздания с ног на голову. Как когда-то, в Сенином мире — открытие других планет, кроме Земли, других материков, кроме тех, что скучились вокруг Средиземного моря.
Как Сеня ни оглядывался по сторонам, как ни всматривался внимательно в окружающую белизну, но не мог различить в ней ни малейшего изъяна. Ничего, что выделило бы этот кусочек белизны, могло вызвать в оном Сенин интерес и заставить двигаться в том направлении. Да что там: само чувство направления в этой странной вселенной победившей однородности начало отказывать. Сеня даже начал сомневаться, точно ли он стоит на чем-то твердом. С тем же успехом он мог падать в бесконечную бездну, никогда не достигая дна.
«Снова пред тобой раскрылась бездна…»
Или не стоять, а, скажем, висеть под потолком вниз головой. Как летучая мышь. А как вариант — Сеню могло нести медленное, но неуклонное течение. Сквозь белизну и в направлении белизны.
Малоприятное ощущение! Но еще меньше Сене нравилось, что эта бесконечная белизна совсем не похожа на его родной мир. То есть надежда на чудесное спасение не оправдалась… или оправдалась, но отчасти. В том смысле, что столь вовремя появившийся туман, конечно, спас Сеню от смерти на морозе, в пасти Масдулаги или на копьях оказавшихся неблагодарными скотами хелема. Но те, кто прислал ему на помощь чудодейственный туман, явно сделали это небескорыстно. Рассчитывая не просто помочь жалкому смертному, засыпаемому снегом, но найти ему полезное для себя применение. В противном случае просто вернули бы Сеню домой, в родной мир, а не забросили… сюда. Неведомо куда!
Невзначай Сене вспомнились выражения, услышанные им еще в школе, на уроках физики. «Энтропия» и «тепловая смерть вселенной». Насколько он тогда успел понять, энтропия, как мера хаоса, даже в кажущейся бесконечной вселенной должна была когда-нибудь достичь предельного уровня, когда всякое полезное действие оказывалось невозможным — КПД любого процесса делался равным нулю.
Представить, как должна выглядеть вселенная, достигшая такого состояния — «тепловой смерти» — Сеня, разумеется, не мог. Но теперь, то ли стоя, то ли вися, то ли двигаясь по течению посреди белого безмолвия, подумал: этот мир к «тепловой смерти» по меньшей мере, близок. Неизмеримо ближе его собственного мира.