Крылатая сотня. Сборник рассказов
Шрифт:
Где вы — друзья мои?
Я всех — потерял… (1.)
___________________________________________________________________________________________________________________
1. Стихи С. Петрова.
Мимо стогов быстрым шагом прошли, пряча лица от ветра, Шевырёв и несколько офицеров — и казачьих, и ополченческих. Остановились — то ли не обращая внимания на нас, то ли просто не замечая.
— В общем
— Кого и как я уведу? — буркнул Шевырёв и грянул нагайкой по голенищу сапога. — Куда? Что мы жрать будем?
— Да пойми ты, пень, — у надсотника было совсем молодое лицо, всё в горелом порохе, — они всех вырежут. А мы их больше не удержим. И полк наш почти весь отрезан, и два кубанских полка… Дырка во фронте, сориентируются они — и пипец.
— Ну вертушки-то у вас на что?! — заорал Шевырёв. — У меня одних беженцев почти пятьсот человек! И не мужики, а сопляки! Или их бросить?! Нет, ты скажи — бросить?!
— А что, на твоей долбаной станице свет клином сошёлся?! — заорал в ответ алексеевец. — В моём Ростове вообще оккупанты! Я не знаю, что с моими! А тебе твоих увести дают!
— Если бы можно было окружённым забросить боеприпасы! — казачий полковник-терец обеими руками стиснул на груди камуфляж. — Они бы на прорыв пошли, мы бы фронт восстановили… а? — он посмотрел на майора-вертолётчика. Тот покачал головой:
— Не поднимутся машины. И так одна уже валяется у реки. Валяет их.
— Были бы тут наши планеры… — терец оборвал сам себя. — Давай, уводи людей, брат, — печально сказал он Шевырёву. — А мы тут их немного задержим…
— Йих! — Шевырёв бросил наземь кубанку. — Ну милые! Ну летуны! Ну попробуйте!
— Атаман, мы не поднимемся, — покачал головой вертолётчик. — Я не за себя боюсь. И не за своих людей. Просто — не поднимемся.
— Дядя Иван, — услышал я.
Мы все молчали, сидели, как суслики у норок и слушали — с ужасом, до нас начинал доходить смысл всей сегодняшней суеты и этого разговора конкретно. Поэтому голос Кольки заставил нас вздрогнуть.
— Чего тебе? — огрызнулся Шевырёв. Колька подошёл к офицерам, прикрывая лицо рукой от ветра. Потом он опустил руку… и я осознал, что встаю, и все кругом встают — молча, не сговариваясь. У Кольки было такое лицо… в общем, тут ничего не сказать.
— Дядя Иван… атаман… — Колька выпрямился. — У нас есть восемь… девять парапланов. На ходу. Можем забросить окружённым полтонны боеприпасов за один заход.
— Иди отсюда… — начал Шевырёв, замахиваясь нагайкой, но вдруг опустил руку. Лицо его стало таким, что кто-то из наших хихикнул — истерически, но хихикнул. — Что у вас есть?!
— Дядя Иван, — Колька сглотнул. Ветер забивал его волосы и глаза песком. — Давайте скорей. Мы можем вылететь прямо сейчас. Полтонны боеприпасов за один раз. Мы долетим, мы летаем под ветер… тренировались…
— На парапланах вы столько не забросите, — сказал алексеевец.
— Пошли посмотрим, но быстро
* * *
— А почему вы их называете парапланами? — спросил надсотник.
— А что это? — спросил Колька. — Мы всегда их так называли. До войны ещё, в клубе.
Мы стояли в нашем ангаре. Стены тряслись от порывов урагана, и с этим ураганом летел звук канонады.
— Мотопланеры, — сказал майор-вертолётчик. — Это может пройти. Честное слово, может.
— Посадим наших… — начал терец. Но Колька крикнул:
— Да как вы не понимаете!!! Это минус восемьдесят килограмм боеприпасов!!! Ну решайте же… взрослые!!!
— Как же вы полетите… — впервые за все эти недели я видел Шевырёва растерянным. — Вы же дети… а если…
— А если турки сюда придут?! — крикнул кто-то. И наши вразнобой закричали:
— Не первый раз!
— Мы не дети!
— Мы что, не казаки?!
— Это наша земля!
— Скорее давайте!
— Дядя Игорь!
— Мы сможем!
Мужчины растерянно озирались. Потом вертолётчик сказал:
— Пацаны… У меня в Архангельске такой же… я не знаю, чего с ним… Но как же вы… А если собьют?!
— А если младших перережут?! — крикнул вдруг я. — Лететь надо, а не трепаться!
— Я ж не отмолюсь, — голос Шевырёва дрожал. — Я ж не отмолюсь…
— А мы за тебя попросим, атаман, — тихо сказал Колька. Он опять стоял перед мужчинами — прямой и совсем не взрослый, я сейчас видел, что не взрослый…
И всё-таки он стоял так, что становилось ясно: за ним — высшая правда и правота.
— Грузимся, — сказал алексеевец. — Сейчас будут наши с боеприпасами.
— Берите больше "мух"! — крикнул терец.
И всё сразу завертелось и закружилось — каруселью. Как всегда бывает, если решение принято — и обратного пути нет.
А мне сразу стало легче.
* * *
Мы взлетали по двое, с промежутком в несколько секунд между машинами и в полминуты между парами. Ветер тянул машины в сторону ещё на полосе; груз, уложенный в моих ногах и на боковых подвесках, тут был даже плюсом — потяжелее… Наш "Ставрик" нёс два десятка "мух", два десятка гранат РГ-42 с нашего же консервного завода и сколько-то цинков с патронами к автоматам и ПКМ. Мы были затарены в перегруз. Если честно, я думал, что не оторвёмся — движок выл и даже скулил.
А когда мы оторвались… Честное слово, если бы я знал, как это будет — я бы вцепился во взлётку пальцами, зубами и вообще корни пустил. Нас рвануло в сторону и, как мне показалось, перевернуло. "П…ц, — подумал я, без наигрыша, — мама, прощай… только бы сразу головой об землю… и чтоб шлем не спас, а то буду жить инвалидом…"
— Бляяяяяааааа!!! — услышал я вой Витьки, пронзительный и жуткий. И понял, что мы летим более-менее ровно, а штаны у меня сырые.
Я обдулся. Но в тот момент меня это ничуть не занимало.