Крылатая сотня. Сборник рассказов
Шрифт:
— Ну вот ещё, — сморщил нос одноглазый, и его лицо стало совсем пацанячьим. — Мало мне того дурацкого памятника…
— Мало! — горячо сказал Ставен, беря одноглазого за запястья. — Мы никогда тебя не забудем, брат Никола. Наш добрый Верлиок…(1.) Мы один раз почти забыли русских. Бог покарал нас…
____________________________________________________________________________________________________________________
1. В сказках южных славян — одноглазый великан-человеконенавистник.
— Ой, ладно тебе… — одноглазый улыбнулся. — Бог-то бог, а болгарин и сам себе помог… — он обнял черноволосого за плечи и стукнул лбом в лоб. — Ну давай. Приезжай. Пиши.
— Приезжай и ты, — Ставен порывисто отстранился. — Если на будущий год не приедешь — обидимся. Все обидимся!
— Приеду, — кивнул одноглазый. — Ты не смотри мне вслед, уезжай сразу. Я так не люблю…
…Улица называлась не "Седьмая", как раньше, а "Героев Завода". Кто такие Герои Завода и что они сделали — одноглазый не знал. Да и не очень огорчался. Местные, конечно, знают. А вот кто он такой — откуда? И пусть. И не жалко.
На ходу он прикрыл глаза. И увидел… Скалы. Дети — несколько десятков молчаливых, не плачущих детей, связанных и обмотанных взрывчатым шнуром, гранатами… Почти нечеловеческие лица — хари, перекошенные злостью и страхом, низколобые, оскаленные лица "ООНовских солдат" — из какого-то африканского контингента… Автоматные стволы… Крики на ломаном болгарском: "Пропустите до линии фронта! Убьём детей! Пропустите!!!" И он — открыто входящий в кольцо скал, грудью на автоматы, которые пятились перед ним. "Вы знаете, кто я, собаки. Я — Верлиок! Отпустите детей, бросайте оружие, сдавайтесь — и вы сможете рассказывать, что видели меня и остались живы!"
И — лязгают падающие автоматы.
Я — Верлиок.
Я — Верлиок.
Я — Верлиок.
Груды трупов в порту Бургаса.
Врезающийся в склон "стратофортресс" — крылья смерти подломились.
Трясущаяся челюсть американского генерала, взятого им в плен — нож против пистолета, шестнадцать лет и ненависть без края против сорока лет и всевозможных курсов, училищ, секретов подготовки…
Пулемёты в лицо — и совсем не страшно, и ничуть не хочется жить, а хочется — победить…
Памятник на склоне Жевоты…
…ДОМ.
Странно. Дом был цел. Он ничуть не изменился. И даже девятиэтажка за ручьём стояла, как прежде, и заливисто залаял за забором пёс.
Он покачнулся, опираясь рукой об ограду у калитки.
Закрыть глаза. Назад. Пусть всё — назад… и он пришёл из школы…
Но закрыть он может только один глаз.
Он оттолкнулся от забора. И калитка — кованый металл, отец заказывал в фирме — распахнулась.
Удивлённые синие глаза смотрели на него. Невысокая девушка
— Простите, — услышал он свой голос. Девушка мигнула, неуверенно улыбнулась. — Простите… до войны тут жили Реузовы…
— Ой, да! — улыбка стала искренней. — Жили… А почему жили? Живут… Антонина Николаевна. Сперва мы с папой жили, дом-то пустой был… Папа умер… — она на миг опустила глаза, — на заводе, так получилось… Ну, я одна была. А тут как раз Антонина Николаевна с детдомом с юга вернулась и говорит — живи, конечно…
— Антонина… Николаевна? — горло перехватило. Но голос был спокойным.
— Ой! — снова ойкнула девушка… нет, молодая женщина. — Вы… — она помедлила. — Вы, наверное, их знакомый? Проходите, они скоро все придут, они же в тот детдоме и работают, а он тут рядом — знаете, бывший офис "Росэнерго"? — и сейчас обед как раз… Проходите, проходите, подождите их, я всё равно одна и страшно скучно, только из консультации приходит медсестра…
По двору на цепи бегал пёс — большой, но беспородный.
— Тоб, — окликнул он. Женщина, успокоив пса свистом, удивлённо обернулась:
— А откуда вы знаете… Ой, вы ведь, наверное, друг Коли?!
— Коли? — переспросил одноглазый, ставя сумку на крыльцо.
— Это сын был у Антонины Николаевны, — не без труда женщина поднялась на ступеньку, одноглазый умело поддержал её. — Спасибо… ох, там слонёнок, это точно… Коля. Он погиб в первое лето войны. Пропал без вести, но это же всё равно, что погиб… Он был совсем мальчик, летал на мотоплане у казаков. Ясно же… А они не верят, всё ждут. Мы с Витькой сейчас в его комнате живём… Проходите, я чай поставлю.
— Спасибо, не надо… — одноглазый прошёл внутрь, свернул на кухню. — Подождите, с каким Витькой?
— Ой, это мой… — она вдруг фыркнула. — Мой муж. Сама никак не привыкну!!! Витька Фальк, и я теперь Фальк… Он тоже там воевал, друг Коли. У него у самого все погибли, он искал, искал, а потом Антонина Николаевна его у себя поселила. И его, и ещё мальчика и девочку из детдома усыновила, тоже Коля и Ира. В общем, тут много народу… — она тяжёловато опустилась на отставленный стул и счастливо улыбнулась: — А скоро будет ещё больше.
— Витька жив? — одноглазый смотрел вокруг странным взглядом, стягивая перчатки.
— А вы и его знали? — обрадовалась женщина и протянула руку: — Маша…
— Знал… — одноглазый кивнул, не представляясь. — Знал… И очень рад, что он жив.
— Вам плохо? — Маша расширила глаза. — Вы побледнели как-то…
— Нет, ничего, ничего… Я просто не думал, что они живы…
Всё-таки сорвался голос.
— Давайте я вам кофе тогда сделаю, — предложила Маша. — С ромом. Есть ром, трофейный, его по карточкам раздают.