Крылатая сотня. Сборник рассказов
Шрифт:
— Юг! Урррааа!!!
— Юг! Юг!! Юг!!! — заревели вокруг.
Мальчишка торжествующе вонзил древко в щель между блоков… и обернулся.
Человек в форме капитана федеральной армии, сидя в углу полуразрушенной комнаты около нескольких трупов и опрокинутого пулемёта, держал в трясущихся руках пистолет.
— Сюда-а! — крикнул южанин, вскидывая оружие… но федерал не собирался стрелять. Сжимая пистолет, он что-то бормотал — и подскочивший снизу бородатый конфедерат, вскинувший было М16, тоже опустил оружие. Мужчина
— Вы — убийцы и конец ваш будет ужасен… вы — убийцы и конец ваш будет ужасен… вы — убийцы и конец ваш будет ужасен… вы — убийцы и конец ваш будет ужасен… — шептал тот, лихорадочно блестя глазами. На куртке ещё был виден бэдж — офицера звали Лафферти.
— Сошёл с ума, — сказал бородач мальчишке. — Пошли, сынок.
Они отошли и встали по обе стороны от флага…
Сотни голосов — мужских, женских, почти детских — пели песню, некогда вражескую, но теперь — ставшую их песней:
— Господь наш пастырь! Видел я — Господь нисходит с неба,
На землю нашу он идёт, где зреют гроздья гнева!..
…В этом торжественном хорале никто не услышал хлопнувшего в развалинах выстрела.
Дмитрий Медведев
СТРАННАЯ СКАЗКА
Странная сказка с нелепым концом —
В чистом поле ехал ямщик,
Вьюги вцепились ему в лицо,
Он вмерз в сугроб и торчит.
А мимо бежали бегучие звери,
Летучие птицы неслись,
Глаза, распахнутые как двери
Стеклянно смотрели ввысь…
Но вот встал он и бросил мертвое тело
Приманкой для черных птиц,
Шел, как каторжник от расстрела
С ядром через семь границ,
Все шел он вдаль, и к вратам он вышел,
И ветры легли к ногам.
Белые кошки молились на крышах
Пушистым своим богам…
Утром на плоскости ляжет роса,
Грянет время "Ч", а пока
Аэродромная колбаса
Наполняет ветром бока.
Ты будешь вторым, ты всегда хотел
Быть с курносым небом на "ты",
Твой самолет все летел, летел
И обломал о звезды винты…
Ах, эти белые звезды — немые стражи,
Они не спят никогда,
И пули мимо, но не промажет
Тринадцатая звезда.
Экое странное дело, братцы —
Мне даже немного жаль
Бедную звездочку номер тринадцать,
Вплавившуюся в дюраль…
Ты не гляди, не гляди назад,
Покидая сей хмурый край.
Утро встает, ты его солдат,
Твое дело — "Drum links, zwei, drei".
Пусть только пыль и тлен впереди
Да пустые шкуры гадюк,
Но там рожденные, чтоб ползти,
Косяками летят
Так значит — здравствуйте, вольные братья небес,
Мамелюки седьмого дня!
Старой земли планетарный вес
Не цепляет больше меня.
Куда лететь — теперь уже без разницы,
Ветрено и светло…
Тучки небесные, вечные странницы
Падают под крыло…
10. Я ВЕРНУЛСЯ, МАМА!
…Возле замка гасли фонари,
Заставляя мир во мраке скрыться,
И в стекло зашторенной двери
Постучался поседевший рыцарь.
Д. Ляляев.
— Верлиок, приехали.
Сидевший лицом к окну в затормозившем неновом синем BMW с красной надписью по борту: "АПОСТОЛИ НА БЛЪГАРИЯ" человек словно бы очнулся, хотя и не спал, а просто последние два часа смотрел, не мигая, на мелькавшие за окном осенние пейзажи.
— Что? — спросил он, поворачиваясь к водителю — молодому черноволосому мужчине в камуфлированной куртке и джинсах.
— Приехали, — повторил тот. Оба говорили по-болгарски. — Ты просил остановить тут.
— Да… просил, — ответил пассажир. Он тоже был совсем молод, лет хорошо если семнадцати, но одет в свинцово-серый дорогой костюм, начищенные туфли, чёрные перчатки из тонкой кожи, серое кепи, а красивое, типично русское юношеское лицо уродовали два страшных шрама: один — слева под челюстью, другой — между левыми ухом и глазом. Сам левый глаз тоже был неприятен — привлекал внимание своей неподвижностью, и через несколько секунд становилось ясно, что это хорошо выполненный протез. Да и правый — живой — глаз был угрюмо-пристальным и холодным не по возрасту.
Оба вышли из машины.
Если честно, никто не обратил на них внимания. Конец сентября в Ставрополе "осень" только по названию. Буйствовало лето, и только кое-где на деревьях горели медь и золото. Город отстраивался и шумел, и в этом победном тёплом шуме вряд ли можно было заметить двух молодых людей — таких же, как десятки тысяч других, вернувшихся с войны, победивших и ещё не очень верящих в это…
Водитель помог одноглазому вынуть из багажника большую сумку на ремне, которую тот без особых усилий повесил на плечо. Сказал:
— Может, давай довезу до места? — одноглазый мотнул головой. — Ну тогда я подожду до вечера на выезде. Постою, посплю, я не выспался. Если что — подойдёшь, и мы…
— Не надо, Ставен, — тихо сказал одноглазый. — Езжай по своим делам… и потом передавай всем привет в Болгарии. А я… — он вдруг улыбнулся. — Я, как бы там не крутнулось, приехал домой. И больше мне ехать некуда.
— Зря ты не остался у нас, брат, — так же тихо ответил черноволосый Ставен. — Тебя бы на руках носили всем селом…