Крылатые семена
Шрифт:
— Скажите, вы не Билл? — спросила Пэм, задохнувшись от неожиданности.
— Каюсь, — улыбнулся Билл, — он самый.
— У нас письмо для вас, — отрывисто сказала Пэт, отказываясь замечать его дружески-вопрошающий взгляд, на который еще полчаса назад она ответила бы кокетливой улыбкой.
Теперь Пэт знала, что стоит ей вынуть письмо от матери Билла Гауга, как он сразу поймет, кто она такая, и с лица его сбежит это дружелюбное выражение, уступив место той же непреклонной враждебности, что и у миссис Гауг. А ей не хотелось этого. Во всяком случае не сейчас, когда еще не прошла обида от сознания, что презрение и вражда этих
Пэм была немало удивлена, когда Пэт, достав письмо из нагрудного кармашка жакета, подала его Биллу и, ни слова не говоря, пошла прочь. «Откуда у Пэт этот сухой, неестественный тон? — подумала Пэм. — Они ведь совсем не так представляли себе эту встречу».
Внезапно, словно что-то вспомнив, Пэт круто обернулась.
— Нам надо будет как-нибудь еще раз повидаться с вами! — крикнула она Биллу, остановившемуся на дорожке, чтобы прочесть письмо. И добавила: «По очень важному и строго секретному делу. Миссис Гауг не хочет, чтобы мы приходили сюда, — значит, придется встретиться где-нибудь в другом месте».
— Хорошо. — Погруженный в чтение, Билл вряд ли сознавал, что говорит.
— Организацию этой встречи я беру на себя! — крикнула Пэт. Ликующие нотки в ее голосе вывели Билла из задумчивости. Он удивленно посмотрел ей вслед, недоумевая, почему она употребила именно это слово. — И прошу запомнить: мы не дочери Пэдди Кевана!
Девушки повернулись и пошли прочь; до Билла донесся их приглушенный смех. «Ну совсем как два спугнутых попугая», — подумала Салли, глядя им вслед, когда они, вынырнув из-за кустов свинцовки, зашагали по дороге, окутанной предвечерней золотистой дымкой.
Глава II
— Слыхали? Сэр Патрик Кеван пожаловал на прииски, — прогудел Тэсси Риган, лукаво ухмыляясь.
— И девчонок своих привез с собой! — выпалил Тупая Кирка с таким видом, точно речь шла о чем-то очень забавном.
Наступило неловкое молчание. Все знали, что Пэдди Кеван не предмет для разговора в присутствии миссис Гауг. Приятели сконфуженно переглянулись и прикусили язык.
Чтобы рассеять всеобщее замешательство, Билл перевел разговор на ларкинвильскую золотую лихорадку.
— Что тут рассказывать, никто из нас не разбогател в Ларкинвиле, Билл, — сказал Динни.
— Ну, я знаю кое-кого, кто неплохо там поживился, — возразил Дэлли.
— Черт возьми, — глаза Динни заблестели, а глубокие морщины, бороздившие его лицо, собрались в улыбку. — Когда я получил телеграмму от Мика Ларкина: «Совсем скрутило, поторапливайся, вези банки!», — я сразу понял, что он напал на что-то стоящее!
Они сидели на веранде у Гаугов, озаренные мягким отсветом какой-то особенно нежной на приисках вечерней зари, — Динни и его старые приятели — кто на скамейке, кто на ящиках, а Мари Робийяр и миссис Гауг — в ободранных креслах с продавленными сиденьями, стоявших тут с незапамятных времен. Отсвет заката постепенно тускнел, и скоро тьма окутала их сплошною пеленой.
Пресловутая ларкинвильская лихорадка разыгралась семь лет назад в 1930 году, но Динни, любивший поворошить былое, принялся рассказывать все по порядку, точно Билл, который отсутствовал всего какой-нибудь год или два, никогда не слышал об этих событиях.
Для всех, кто знал Билла Гауга еще ребенком, он оставался по-прежнему мальчишкой, хотя это был уже достаточно опытный горный инженер. Билл окончил Калгурлийское горное училище, а потом проходил практику на шахте в Теннентс-Крик на Северной Территории, где ему пришлось сразу окунуться в серьезную работу. Но он страдал от одиночества и тосковал по дому, и вот недавно, после длительного пребывания в Брисбене и Сиднее, он вернулся к себе на Запад.
Присев на ступеньку веранды, Билл смотрел на молодой месяц в золотом ореоле, всходивший на бледно-зеленом вечернем небе близ яркой звезды, и, казалось, всей душой радовался, что снова находится среди своих. Он производил впечатление человека, немало испытавшего и знающего себе цену, но еще сохранившего неугомонную восторженность юношеских лет.
— Эх, и хорошо же дома! — то и дело восклицал он в эти дни.
Молодой инженер жил с дядей Томом Гаугом и его женой Эйли, которые приняли на себя заботу о нем, когда умер его отец и миссис Салли совсем потеряла голову от горя. В этот вечер он зашел к бабушке поболтать с Динни и его приятелями. Поздоровавшись с Динни, Мари, Салли и со всеми остальными, Билл бросился на ступеньку веранды и от всего сердца воскликнул:
— Эх, и хорошо же быть снова дома!
Он сидел окутанный теплыми сумерками, и веселая, довольная улыбка играла на его лице. Видно, он порядком соскучился по родному дому, подумала Салли, соскучился по нескончаемым рассказам преданного Динни и его приятелей, по аромату жимолости и бледно-желтых цветов вьюнка, что темным пологом свисают в дальнем конце веранды, по запаху красной земли, смешанному с едва уловимыми едкими сернистыми испарениями, которые изрыгают трубы, виднеющиеся вдали, возле шахт.
— Я, конечно, понял, что Мик не послал бы такой телеграммы, если бы в самом деле был болен. — Динни негромко рассмеялся прерывистым, булькающим смехом, но, задохнувшись дымом из своей короткой старой трубки, закашлялся и сплюнул.
— М-мы прозвали его т-тогда «Счастливчик Ларкин», — заикаясь, вставил Тупая Кирка.
— Я знавал его дружков: Длинного Билла Мэтьюсона и Пэдди Хэхира, — задумчиво сказал Сэм Маллет, попыхивая трубкой. — Пэдди в то время находился в лесу, миль за сто к югу от Кулгарди — на разработках сандалового дерева. А Билл нанялся погонщиком верблюдов к землемеру Кэннингу — они тогда искали, нет ли дороги к северу, по которой можно было бы перегонять скот.
Тут его перебил Динни — ему не терпелось поделиться своими воспоминаниями:
— На заре мы с Фриско и с миссис Салли уже тряслись по дороге на нашем драндулете. В багажнике у нас лежало все необходимое для разведки: старательский инструмент, решета и провизия.
— Только впереди нас было немало других драндулетов, бричек и велосипедов, которые тоже спешили на всех парах к участку Мика, — сухо заметил Фриско.
— Мик, правда, сообщил еще кое-кому из «стариков», что его «совсем скрутило», — признался Динни. — Он ведь понимал, что стоит ему только заявить о своей находке, как туда бросятся все, кому не лень. Вот он и намекнул, чтобы мы приезжали пораньше застолбить себе по участочку. Но шила в мешке не утаишь — кому же не понятно, что происходит, коли все старичье вдруг начинает складывать пожитки. Так что в ту ночь в Калгурли и Кулгарди было немалое волнение.