Крылья беркута
Шрифт:
Наде было видно, как Ирина достала из портсигара новую папиросу, закурила, не спеша задула спичку и бросила на пол. Стрюков молча поднял и положил ее в пепельницу.
— Наш батальон создал сам Керенский, лично! Приехал к нам и обратился с речью. Дивный оратор! Покоряет! Можно заслушаться. Его речь несколько раз прерывали овациями. Да какими! Ураган! Буря!.. В общем талант... И вот он обратился к нам с просьбой помочь России в грозный для нее час. Видел бы ты, отец, что тогда делалось! Понимаешь, он овладел всеми нашими чувствами, всеми помыслами, и если бы в тот момент сказал, что нужны наши жизни, каждая, не задумываясь, отдала бы свою. Тогда и был создан наш батальон. Ну, естественно, кто пошел в него, тот знал, зачем идет. Одна, правда, пыталась что-то сказать против, но ее наши девчонки вышвырнули в окно с четвертого этажа. Чумичка какая-то, вроде нашей Надежды... Мы поклялись тогда идти спасать Россию от большевиков рядом с офицерами... А они, сволочи, с нами как с проститутками. Вызывали в номера и там...
Ирина подошла к столу, костяшками пальцев забарабанила по крышке.
— Я в одного штабс-капитана, — не повышая голоса, снова заговорила она, — пять пуль всадила. Думала, офицеры разорвут меня. Если бы не Григорий Иванович, не знаю... «Защитники отечества»! Понимаешь, мы, курсистки, девчонки, жизни не жалели, а они...
Свечи во всех трех подсвечниках зажжены, в прихожей делать больше нечего. Надя поспешно ушла, боясь, как бы опять не подумал хозяин, что она подслушивает.
— Да как же это так, — негодуя, заговорил Стрюков, — надо было по начальству доложить! Срамота! Бандитизм! Расстрела мало.
— Я тоже так думаю, — насмешливо обронила Ирина и нахмурилась. — Такое у меня с тех пор ощущение, будто вот здесь, в груди, что-то оборвалось.
— Казнить, казнить за подобные выходки надо! — не унимался Стрюков.
— Всех не казнишь.
— Так не все же?
— Ну, конечно... Не знаю, если иностранцы сейчас не помогут, выхода нет.
— Да что вы зарядили? И поручик не в лучшем настроении, и ты опять же...
— Сидишь ты здесь, папа, в дыре, и не видишь, что вокруг делается. А я проехала и насмотрелась — от Петрограда до Урала голь рычит. Ужасно! Нет, это не Разин и не Пугачев. Это страшнее...
— Всего-то я, конечно, не знаю, но кое-что вижу. У нас тоже каша заварилась. Войсковой атаман пока еще город держит, а все ж видным людям совет дал из города выезжать, где поспокойнее. Это он по секрету.
— Значит, драпать собирается?.. Ну, а ты?
— Я — наотрез! Вот только не знаю, как с тобой быть. Может, оно и тебе след на время податься, скажем, в Уральск?
— А там что? — недовольно спросила Ирина. — Сказать откровенно, я не отсиживаться сюда ехала. Другая цель была. Узнала, что здесь сколочена крепкая казачья армия, вот и решила помочь, хотела создать женский ударный батальон.
— И думать не смей, — прошипел Стрюков. — Из головы выкинь! Было в Питере, ну и хватит... А тут брось выдумки.
— Это, собственно, не моя идея. Но... Словом, не трать напрасно красноречия, — прервала его Ирина. — За дорогу я сама многое поняла. Главным образом за дорогу. Безрассудно! Успокоился?.. Бежать в Уральск? Извини, папа, чепуха. Самообман. Ситуация такая, что если где-нибудь красные меня опознают... В общем у меня один путь — двинуть за границу. Многие так поступают и в Петрограде и в Москве — вся знать. Или не с чем?
— Ну, об этом разговору пока нет.
— Вот и махнем вместе. Понаблюдаем издали. Подождем перемен. А нет, и там деньги — деньги. Что скажешь?
— Уж я не знаю... — нерешительно промолвил Стрюков. — Насчет заграницы не от тебя первой слышу. — Он помолчал. — Так вот, я скажу то, что думаю об этой самой загранице. Тебе легко рассуждать, ты добра не наживала. Только, пожалуйста, не думай, будто я попрекаю тебя таким обстоятельством. Да ни боже мой! Каждому человеку свое дадено. Вот так. А у меня, если говорить чистосердечно, каждая копейка, мною нажитая, свою печать в душе поставила. Ты можешь, дочка, понять это? Словом, заграница не для меня. Что касается тебя — другой разговор. Уж если решила удариться туда, поезжай. Но знай: самый верный путь — через Уральск. Главное — до Каспия рукой подать, а там английские пароходы. С радостью возьмут. В Копенгагене, в главном банке, на твое имя сделан вклад. Двести тысяч. Долларов! Это тебе не рубли.
— Спасибо, отец, — Ирина кивнула головой. — А сам, значит, категорически?
— Пока, Иринушка. Ну, а дальше... — он развел руками. — Нет, что там ни говори, а я не верю, чтобы все это надолго. Вот не верю — и конец.
Ирина швырнула в угол дымящуюся папиросу.
— Мне уже ни о чем думать не хочется. Происходит какой-то фарс. Царя убрали, нашли, казалось, достойного вождя, ведь всюду, на всех перекрестках все вопили: Керенский, Керенский! А он, этот оратор, девичий идеал, сам удрал, да еще, говорят, в бабьей юбке. Словом, трус и подлец. А ваш атаман как, в смысле характера?
— Что тебе сказать? Рука у него вроде крепкая. Держал же всю округу! Даже и не думалось. А тут деповские поднялись. К ним пехотный полк переметнулся. Фронтовики оружием снабдили. Словом, одна сволочь! Вот и пошло. Все же атаман вышиб их из города, ну, а с тех пор бои перемежаются: то они нажимают, то мы на них. Воевать нечем, вот беда.
— А у тех?
— Тоже не очень. На дареной кляче далеко не уедешь. Долго не протянут.
— Идиоты, фронтовиков допустили, — буркнула Ирина.
Сверху спустилась бабушка Анна.
— Ну, как там гость? — окликнул ее Стрюков. — Устроился?
— Будто все, что надобно.
— Папа, мы обедали кое-как.
Стрюков оторопело глянул на Ирину.
— И молчит! — загремел он. — Люди добрые! Нет, а я-то тоже хорош, нечего сказать! — Он постучал пальцами по лбу. — На радостях памороки забило. — И подобревшим голосом обратился к бабушке Анне: — Ну-ка, Анна, покажи свою хватку. Давай на стол собирай! Да так, чтоб одна нога там, а другая тут. И по-праздничному! Что в печи, все на стол мечи!
— У меня все готово. В один момент, — засуетилась бабушка Анна и, стараясь не шаркать башмаками, выбежала из комнаты.
Заметив, что Ирина то и дело поглядывает на лестницу, ожидая, когда появится Обручев, отец спросил:
— Поручик-то что, не насватывается ли?
— Я ему многим обязана, — сухо и неопределенно ответила Ирина.
Судя по этому ответу, можно было сделать любой вывод. По крайней мере Стрюков понял по-своему.
— Повадку-то больно не давай, — грубовато заметил он. — И не торопись. Вот, даст бог, закончится вся эта заваруха или вообще все как-то определится...