Крылья беркута
Шрифт:
И откуда взялся этот буран? Все дни стояла ясная погода, а тут сразу нахлынула белесая муть и, будто ненасытная прорва, поглотила весь белый свет.
Наде стало зябко, и, хотя мороз был не сильный, влажный холод пронизывал ее до самых костей.
Она вышла на улицу деповского поселка. Здесь тоже тишина, ни единой души, нигде ни огонька. Вот и нужный переулок. Теперь совсем рядом. Четвертый дом от угла. Из тьмы вынырнул и поплыл ей навстречу, вырисовываясь все яснее и отчетливее, огромный, лохматый и хотя уже порядком заснеженный, но все еще почти по-осеннему черный старый дуб. Он рос во дворе Семена, у самой калитки. Об этом дубе Надя узнала раньше, чем побывала здесь: приглашая в гости, Семен рассказывал о нем как о самой надежной примете, мол, такого высокого и заметного дерева нет больше во всем поселке, его видно отовсюду, а увидишь, без расспросов пробирайся к нему — не ошибешься, в аккурат придешь по адресу. Давно это было. Но Надя хорошо помнила, как вместе с бабушкой Анной они впервые пошли навестить Маликовых на новом месте и разыскали дом своих бывших соседей именно по этой примете. Под деревом Семен соорудил скамейку и хвалился, что летом здесь такая густая тень — никакой зной не страшен, и дождь тоже. Пускай кругом льет словно из ведра, на скамейке можно сидеть без опаски, ни одна капля не пробьется сквозь густую листву. Правда, во время грозы, говорил Семен, прятаться здесь рискованно, может ударить. Когда-то давно в этот дуб шарахнула молния. Угодила не в макушку, а чуть сбоку, пробежала по стволу до самой земли, отсекла несколько ветвей и оставила на стволе памятку — темную полосу. Надя видела ее. Она почему-то сейчас вспомнила все это. Так бывает, когда человек после долгой отлучки увидит знакомые места. Он присматривается, узнает почти забытое, не всегда большое и главное, а, скорее всего, то, что осталось на поверхности памяти, второстепенное, что совсем не обязательно и хранить и вспоминать.
Вдруг Надя заметила, что невысокий забор, отделявший двор от улицы, повален и ворот тоже нет, лишь три угрюмо торчавших столба указывали место, где когда-то стояли ворота и калитка. «Без хозяина и дом сирота». Надю охватила досада — нашлись же люди, знают, что дома никого нет, и пользуются случаем, безобразничают. Ворота, возможно, унесли на дрова, а забор повалили просто из озорства. Семену, когда вернется, не один день придется попыхтеть, чтоб все наладить, как было.
Надя свернула к столбам и оторопело остановилась — перед ней был пустырь: ни дома, ни приземистого сарая. Не будь знакомого дуба, можно было подумать, что не туда зашла, но сейчас, когда она стояла рядом со старым великаном, никаких сомнений не было. Но что же случилось? На том самом месте, где стоял немудрый домишко Семена, теперь чернела припорошенная снегом бесформенная груда развалин. Надя подошла ближе. От дома остались местами еще не прикрытое снегом, угрюмое своей чернотой пепелище и полуразрушенная русская печь. И дом отжил свой век, и печь тоже...
Пожар! Что может быть страшнее? Наде вспомнилась ужасная картина пожара в Форштадте, на Колодезном. И сюда спешила она, думала, что найдет здесь тепло. Надеялась. А выходит, никакой надежды. И у Семена теперь нет дома. Кончится вся эта сумятица, вернется он, вот так же, как и Надя, посмотрит на развалины и побредет со двора. А куда? Нет, он не растеряется, что-нибудь придумает. И надо же случиться такому несчастью!
Надя вышла на улицу, постояла. Напротив, в избушке, чуть заметной в снежной мгле, вспыхнув, забился слабый огонек. Даже не подумав, зачем ей это надо, Надя заторопилась через дорогу и подошла к землянке. Одно окно было плотно закрыто снаружи соломенными матами, а другое не завешено, и Надя заглянула в него. На столе горела коптилка. Язычок пламени был настолько мал, что вокруг висел густой полумрак и с улицы чуть-чуть виднелась противоположная стена. У стола сидела женщина и кормила грудного ребенка. Пламя коптилки вздрагивало, по лицу женщины пробегали тени. Хотя Надя постучала в окошко тихо, еле слышно, женщина вздрогнула и крепче прижала ребенка к груди. Откуда-то из темноты появилась вторая женщина и приникла лицом к оконному стеклу.
— Кто там? Чего надо? — спросила она строго.
— Я хотела узнать, тут один человек живет... Сосед ваш...
— Айда, давай в избу!
Надя вошла во двор.
— Сюда, — позвала женщина. — Смотри не оступись, три ступеньки вниз. В земле живем, как те кроты. — Взяв за руку, она ввела Надю в сени, затем открыла избяную дверь и, пропуская гостью вперед, сказала: — Тут тоже под ноги гляди, чтоб на человека на живого не наступить.
Едва Надя шагнула через порог, в нос ударил настолько тяжелый, спертый воздух, что в ноздрях защекотало и она с трудом продохнула.
На полу была набросана солома, на ней вповалку, прикрытые тряпьем, спали дети. Женщина с ребенком опять села у стола. Она была намного моложе той, что впустила Надю, и очень походила на нее, и Надя подумала, что это, наверное, мать и дочь. У обеих были одинаково худые, испитые лица и бескровные губы.
Надю усадили на лавку.
— О ком хотела узнать-то? — спросила старшая.
— Напротив вас живет Семен Маликов.
Женщины молча переглянулись.
— Сродственники или как? — спросила молодая.
— Родня. Дальняя, — ответила Надя и подумала, что иного ответа незнакомым людям дать она не может.
— Нет его дома, — сдержанно ответила старшая. — Нету. И когда возвернется — никому не известно.
— А избу-то белая казачня сожгла, будь они прокляты, — ожесточенно сказала младшая. — Чтоб их и на этом и на том свете огневица палила.
— Гляди, спалит! Почитай, половину поселка выжгли, и хоть бы что. Вон они лежат, — кивком головы пожилая женщина указала на спавших на полу детей. — Тоже без дома остались. По соседству с Маликовым жили.
Надя не совсем еще отчетливо представляла сущность разгоревшейся борьбы, ей казалось совершенно противоестественным, что, можно сказать, свои люди сражаются друг против друга. Как понять происшедшее здесь, в поселке? Что-то невероятное. Хотя почему невероятное? А Ирина Стрюкова? Такие, как она, способны на все. Да и сам Стрюков...
Между тем пожилая женщина рассказала, как несколько дней назад в поселок заскочила сотня казаков атамана Бутова и среди бела дня стала грабить, поджигать избы деповских рабочих. А вступиться некому. Мужчин во всем поселке остались — один, два, да и обчелся. Такое творилось, что и не приведи господи. Матери с детишками метались по улицам, кидались из стороны в сторону. Но куда ни кинься, кругом горит. Сколько людей обездолили, зверюги! На дворе вон забуранило, зима пришла, а у людей ни угла, ни одежонки, ни обутки. По соседям разместились погорельцы, кто где смог. И без того жизнь не балует, прижимает все круче да круче, а тут еще эта напасть. Во всем городе куска хлеба не купишь. Привезут в булочную повозку, а народу-то тьма-тьмущая. Разве достанется? Да и купить не на что. Депо-то стоит. Хоть ложись да помирай.
— Уж ладно тебе, не наводи тоски, и без того не весело, — сказала молодая женщина. Она поднялась с лавки и, осторожно переступая с ноги на ногу, стала укачивать ребенка. — Не пройдет им все это задаром. Кому-то отольются людские слезы, — тихо сказала она.
— Да, когда мы ноги протянем, — недовольно промолвила пожилая. — Не надо было связываться с этим самым Кобзиным. Так нет, словно очумели мужики! Пошли искать, чего не клали.
— Ну, мамка, а так жить, как жили, тоже не сладость. Только скорее бы уж кончилось, — отозвалась молодая и, повернувшись к Наде, стала рассказывать, растягивая слова, будто напевая колыбельную: — Когда нет стрельбы, на душе спокойнее, а начнут палить — места себе не находишь. У нас уже сколько человек поубивало. Из наших, деповских. Белая казачня каждый день наезжает. Видать, такие ненавистные, глядеть по-человечески не могут. Волки и волки! — Грустно взглянув на гостью, она призналась: — Вот ты постучала в окошко, а у меня сердце замерло: не они ли пожаловали? Поняла: нет, они тихо стучать не умеют. Потом обрадовалась, подумала, может, весточка от наших? Минувшей ночью приходил один оттуда. Ты никак Корнеева? — неожиданно спросила она.
— А вы как узнали? — удивилась Надя.
— А не то чтобы узнала, просто вспомнила. Летось вы по проулку с Семеном разгуливались. Вошла ты, я думаю — знакомая личность, а где встречались — из головы долой. Семен у моего Федора подручным в депе. Как работали вместе, так и в Красную гвардию ушли. За Уралом теперь.
— Семен частенько к нам наведывался, — сказала пожилая.
— Мне бы его повидать надо. Обязательно! — взмолилась Надя.
— Видно, ждать тебе придется, когда сами возвернутся, — вздохнув, сказала старшая. И Надя угадала по горестному тону то, чего женщина не сказала, но о чем, должно быть, подумала: вернутся ли?
Ребенок на руках у матери снова завозился, заплакал. Надя поднялась.
— Я пойду. До свидания.
Пожилая женщина принялась уговаривать остаться — на дворе ночь, но Надя ответила, что ей обязательно нужно домой.
На дворе валил снег. Он стал еще крупнее и гуще.
Если бы Надя повнимательнее присматривалась к дороге, то и сквозь буранную муть заметила бы, что идет по незнакомым местам. Какой-то овраг. Она немного удивилась и прибавила шагу. За оврагом дорога круто пошла вниз, и тут Надя забеспокоилась, подумала, что сбилась с пути. Скорее всего, забрала немного вправо, но ничего, это не так уж страшно, впереди глиняные ямы кирпичного завода, от них дорога опять-таки приведет к виадуку.