Крылья беркута
Шрифт:
— При чем тут моя дочь?
— Не кричите...
— Она была, господин полковник, в батальоне смерти. Командовала ударной группой! Вот так...
— Прошу простить меня и не понять превратно. Но ваши слова кого угодно могли обидеть. И нам ли пикироваться?
Стрюков махнул рукой.
— Ладно. Говорено — не говорено. Забудем. Но я сказал не для обиды. Вот как я настаивал перед атаманом: надо всю казачню поднять...
Рубасов приблизил лицо к лицу Стрюкова и зло проскрипел:
— А стрелять чем? Солдатским паром?
Прищурив глаз и глядя через голову Стрюкова, он погрозил кому-то.
— Ну, суки, попались бы вы мне! Болтуны! Предатели! — Поймав недоуменный взгляд Стрюкова, он пояснил: — Я имею в виду всех этих мистеров.
— Молчат? — понимающе спросил Стрюков.
Рубасов недовольно махнул рукой.
— Выжидают. Хотят себе цену набить.
Спросив разрешения, в гостиную вошел Обручев.
Увидев полковника, он вытянулся — руки по швам — и словно замер у порога. Рубасов небрежно махнул рукой.
— Проходите, проходите, поручик, — обратился к нему Стрюков, — вам, можно сказать, повезло, — это господин Рубасов, полковник из штаба атамана.
Обручев пристально взглянул на полковника, сдержав готовое вырваться восклицание. Затем сделал шаг вперед и строго отчеканил:
— Господин полковник! Гонимый жаждой справедливости, горя желанием помочь матери Родине в страшный для нее час, я прибыл сюда и прошу содействовать...
Не дослушав его, Рубасов спросил:
— Где служили?
— Третий специальный полк.
Рубасов понимающе кивнул и протянул руку. Поняв его жест, Обручев подал вчетверо сложенный лист.
— Так-с... — Рубасов внимательно прочитал документ и возвратил его Обручеву.
— У поручика папаша был тоже полковником и погиб при защите царского дворца, — сообщил Стрюков.
Рубасов кинул на Обручева вопрошающий взгляд — так ли это? Обручев кивнул: да, так. Рубасов нахмурил лоб, задумался.
— Господа, я оставлю вас на минуту, — предупредил Стрюков и поспешно вышел.
— В контрразведку пойдете? — чуть слышно спросил Рубасов.
— Буду рад служить, — так же шепотом ответил Обручев.
— Вам придется сейчас же ехать со мной.
— Слушаюсь, — по-военному четко ответил Обручев и осторожно спросил: — Простите, господин полковник, вы Рубасов Гавриил Сергеевич?
— Да.
— Начальник карательной группы войск атамана?
— Да, — еще менее охотно ответил Рубасов.
Нарушая правила воинской субординации, Обручев вплотную подошел к полковнику и зашептал, что имеет поручение повидать лично атамана или же его, полковника Рубасова Гавриила Сергеевича.
Полковник, ничем не выдав того интереса, который вызвали слова незнакомого поручика, спокойно спросил:
— Чье поручение?
— В частности, сэра Гопкинса.
— Письмо! — сухо потребовал Рубасов, не решив еще для себя, как ему отнестись к словам этого, невесть откуда свалившегося, посыльного.
Обручев шепотом пояснил, что по ряду известных полковнику причин никакого письма не было. Все сказано ему устно. А кстати, посыльный атамана сотник Нехода не вернется: умер от тифа.
Это уже было доказательство, которое заставило Рубасова поверить словам поручика. Сотник Нехода был доверенным атамана, и через него поддерживалась связь с иностранными резиденциями в Петрограде и в том числе с Гопкинсом. О последней посылке Неходы мог узнать только тот, кому доверяли там.
Рубасов не стал долго раздумывать.
— Оружие нам отправили? — грубо спросил он.
Обручев отрицательно качнул головой:
— Нет.
— Только обещания. Мы же задыхаемся, черт возьми! Ни патронов, ни снарядов...
— Мне обо всем сказано.
— Земля же горит под ногами! — не сдержался Рубасов. — В чем там у них дело?
— Сэр Гопкинс просил передать, что сейчас не время дробить силы и вести борьбу за создание самостоятельного казачьего государства на Урале.
— Ну, это наше дело, и мы сами будем его решать, — прервал полковник.
— Я обязан передать то, что мне поручено. Прошу извинить, если...
— Еще что?
— Сэр Гопкинс советует в наикратчайшее время поднять все казачество оренбургское и уральское. Подавить на местах совдепы, стереть их с лица земли так, чтобы сама мысль об их возрождении стала невозможной.
— Или мы тут в куклы играем? — опять зло сказал Рубасов. — Удивительно, как люди не могут понять простых вещей: мы просим не добрых советов и пожеланий, а оружия!
— Оружие приготовлено к отправке. И будет отправлено, если вы дадите согласие после разгрома красных у себя срочно двинуть казачьи полки на Москву и Петроград. Это сейчас главное. В этом спасение России.
Рубасов недовольно махнул рукой, давая понять поручику, что не хочет слушать его выводов.
— Довольно этих разговоров о России, — сердито бросил он и, уставившись на Обручева немигающим, исподлобья взглядом, тоном требовательным, не допускающим возражений, спросил: — Вот что, поручик, вы передали ультиматум или простое дружеское пожелание? Как должно понимать Гопкинса?
— Я думаю, мне поручено передать, если не ультиматум, то, во всяком случае, условия. Да. Именно так. Сэр Гопкинс дважды повторил, что всесторонняя помощь будет оказана только тогда...
В соседней комнате хлопнула дверь, послышались тяжелые шаги Стрюкова. Предостерегающим жестом Рубасов велел поручику замолчать и торопливо прошептал:
— Прошу следовать за мной.
Неся в каждой руке по две затейливой формы бутылки, в гостиную вошел хозяин.
— Я вас, господа, сейчас угощу таким винцом, что по нынешним временам может только присниться. И то не каждому! Сколько лет не трогал, лишь поглядывал, берег для особо торжественного случая.
Но Рубасову было не до вина. Важное сообщение пришло так неожиданно, что целиком захватило его; он не сумел еще разобраться, как установить, хотя бы для себя, свое отношение к полученной новости. Рубасов готов был послать к дьяволу хозяина вместе с редкостным вином и вообще со всем его гостеприимством, однако постарался изобразить на лице нечто вроде радостного изумления. Взяв одну бутылку, он повертел ее, для чего-то понюхал серебряную пробку и, слегка прищелкнув языком, сказал, что да, узнает божественный нектар, шутливо вздохнул и возвратил бутылку хозяину.