Крылья беркута
Шрифт:
— Будь здоров, Вася. Да не вспоминай лихом, — сердечно сказала она.
Василий засмущался.
— Ты, слышь, Надежда, на меня не имей сердца. Может, когда и обидел невзначай...
По настроению Василия было похоже, что он собрался держать перед Надей покаянную речь, но его опередил Семен:
— Послушай, Васек, а что, ежели нам с тобой договориться вот насчет чего: когда притопаешь в Соляной городок и малость оглядишься...
Василий замахал руками, показывая, что не хочет и не будет слушать Семена.
— Ты, Сень, зря заводишь, ничего я там не стану делать. И лучше мне памороки не забивай.
— Да ты не кипятись и не спеши! А главное — выслушай, — пытался урезонить его Семен. — Ничего страшного тебе не поручаю, так что не бойся и раскрой уши. Там стоят каратели. Верно? Ты между дел присматривайся и старайся понять все, что там увидишь. И запоминай, для себя, конечно. Вот и все. Может, трудно? — насмешливо спросил он.
— Так это чего... — сдаваясь, сказал Василий. — Это вроде ничего... Глаза и так все видят.
— А я о чем толкую? — обрадовался Семен. — Ну будь здоров! До следующей встречи.
— Весточку подал бы, как там устроился, — попросила Надя.
Василий удивленно взглянул на нее: зачем Надежде понадобилась от него весточка?!
— Может, еще в гости к тебе наведаемся, — словно угадав, о чем подумал он, пояснила Надя и, переглянувшись с Семеном, добавила: — Мы вдвоем, примешь?
— Не придете, — решив, что его разыгрывают, усмехнулся Василий. — Там самое пекло.
— Нет, погоди, Васек, — оживился Семен. Новая мысль пришла ему в голову. — Ну, а что, если и вправду мне понадобится туда, в Соляной? Можно к тебе?
— Не впутывайте меня в свои дела! — взмолился Василий. — Вот хоть возьмите и убейте, а я сам по себе буду, и кончено... Ну, оставайтесь здоровы.
Наступая осторожно на носки, чтобы сапоги не скрипели, Василий вышел из комнаты.
— Не человек, а бревно! — зло сплюнув, сказал Семен, — Ну как еще ему доказывать? На кулаках, что ли? Ну, да шут с ним. Ты вот что объясни мне: как ты могла допустить себя до такого. А?.. — Он снова закипел от негодования,
Надя понимала, что подразумевалось под этими его словами, она сама уже задавала себе такой же вопрос. И ругала себя за излишнюю доверчивость: идя к Рухлиным, даже не подумала, что там могут встретить не так, как хотелось ей.
— Сама не знаю... И не надо об этом.
— Не надо? — Семен сорвался с места. — А о чем же надо? Пускай белые бандюки кулаками бьют нашего брата по мордам, а мы молчи? Или спасибо говорить? Так?.. У тебя наган есть?
— Ну, есть, а дальше что?
— А то, что скажи мне, зачем тебе революция оружие доверила? Может, просто для красы? Или же еще для чего?
— Чего ты так распетушился? — Надя попыталась немного охладить его пыл. — Подтяни свои нервы.
— Нет, ты скажи, сама-то ты понимаешь, что случилось?
— Как не понимать, до сих пор щека ноет, — неудачно пошутила Надя.
— А я тебе скажу — ни шута ты не понимаешь! Ясно? Так он же, этот рыжий, не лично тебя бил по мордам, а Советскую власть! Революцию! А она, понимаете, за такие его подлые дела — песенку про рыжего! Лучше ничего не придумала?
— Тебе хорошо тут рассуждать да осуждать, а вот попробовал бы там, — начала сердиться Надя, — не знаю, что запел бы!
— Я? Да я в него все пули из нагана покидал бы! — гневно прошептал Семен. Брови у него сошлись на переносице, на лбу легла резкая складка, глаза зло сузились.
— Уж так сразу и за наган, сразу пули? — не совсем уверенно возразила Надя, вернее — не возразила, а вслух задала себе вопрос, потому что ей и тогда да и сейчас еще казалось, что столкновение с Иваном Рухлиным было не чем иным, как личной ссорой, ну, а где же видано, чтобы во время ссоры человек хватался за оружие? Нет, случаи такие бывали, но они назывались разбоем, за них судили, строго наказывали. У казаков с детства все знают, что оружие дано не для того, чтобы поднимать его против своего же станичника! Надя не раз слышала от отца, что казаку доверено оружие для защиты отечества, на страх врагам. Враг ли Иван Рухлин? Ведь она шла к нему, не считая его врагом. Но и другом он не был... Надю вдруг оглушила мысль: чем закончилась бы эта встреча в доме Рухлина, не сбеги она вовремя?
— И где он сейчас? — не совсем дружелюбно спросил Семен и со злой иронией добавил: — Отец твой крестный, или как теперь называть да величать рыжего... Свела в революционную тройку? Нет? Тоже мне — человек! А знаешь, Надька, ты все ж таки счастливая. Правду говорю!
— Я давно это знаю, — усмехнулась Надя.
— Ты не шуткуй! Я серьезно. Они свободно могли укокошить тебя, эти Рухлины. И все осталось бы шито-крыто. Была, и нетушки! Где? Пропала. Бесследно.
— Так уж и укокошили! Ты наскажешь, — неуверенно возразила Надя и подумала о том, что все ж таки Семен перебирает через край. — Одно дело ударить, другое...
— А ночами кто нашим в спину пули вгоняет? Может, дух святой? Все они, эта сволота форштадтская!
— А мы с тобой разве не оттуда? Те же форштадтские. Да не смотри на меня такими грозными глазами, я сама хорошо понимаю — не все у меня получилось, как надо. Напутала что-то, а что — не доберусь. Ничего, в другой раз умнее буду. Вот так, Семен. Не все сразу... Скажи, Шестакова не видел?
— Не видел, — нехотя ответил он, стараясь говорить как можно спокойнее, и даже насильно улыбнулся: — А вообще, гражданка Корнеева, я у него в сторожах не состою. И не буду. Понятно?
Получилось резко и грубо. Семен почувствовал это и разозлился на себя.
— Понятно, — кивнув головой, сказала Надя. — По-нят-но, — еще раз протяжно повторила она и спросила: — Поссорились?
— Была нужда. Или, по-твоему, больше мне делать нечего?
— А почему к нему так относишься?
— Отношусь, как надо. Будьте спокойны.
— Оно и видно. Память, мне сдается, у тебя короткая. Кое-что позабыть успел. А напрасно.
— Нет, я все хорошо помню. Помог мне? Ясно — спасибо. Ну так и я его тоже не бросил... А теперь так думаю, что лучше бы мне тогда башку продырявили, чем эта его помощь.