Крылья империи
Шрифт:
— На это мне насрать, — маршал, верно, от волнения оставил куртуазию, и стал выражаться казарменно, — как насрать на судьбу всяких немцев и шведов. Мне видится странная картина — через Рейн идут русские. Их мало, но мы просто не можем причинить им вреда. Армии, одна за другой, честно уходят на битву — и исчезают. Чудом выжившие лазутчики докладывают — все убиты, а как и чем — неясно. А в целом потерянные земли для нас как бы исчезают, и те же лазутчики почти не возвращаются. Та же судьба ждет и крепости, и вот русская неорда спокойно марширует к Парижу, а нам остается только считать дни — когда они пройдут
— Мне нравятся ваши страхи, — заявил Сен-Жермен, — до сегодняшнего дня я полагал лишь две головы, способные оперировать этим уровнем бытия.
— Первая ваша, вторая…
— Тембенчинский.
Брольи изрыгнул несколько умеренной силы богохульств, заменяющих добрым католикам матерщину.
— И еще несколько сердец, которые, как орган, в отличие от лобных долей мозга, чисто животный, почти понимают суть — но выразить не могут.
— Так можно сделать-то?
— Можно многое. Только не хочется. Потому что все это многое сводится к превентивной войне, причем войне на уничтожение. На полное уничтожение нации, культуры. И людей. Не всех, только лучших. Таких немного, тысяч сто. Остальных — подмять, перекрестить, переязычить. И самое обидное — это все может быть совершенно не нужно! Даже скорее всего. Прошлая смена стаза прошла именно по этой схеме. Первой выклюнулась Голландия, остальные державы устрашились, навалились все разом…
— И получили в харю, — заметил Брольи, — черт с ним, с Тюренном, разбить французов на суше удавалось многим! Но тогда голландцы уничтожили английский флот — на вдвое меньших корабликах, их презрительно звали масленками, они троекратно уступали числом… А в конце войны де Рейтер спокойно плавал по Темзе, а от британского флота осталось два фрегата, скрывающихся в туманах Гудзонова пролива. Испания же и вовсе обескровела.
— Вот-вот. И во имя чего? Взгляните на нынешнюю Голландию. Кому она теперь угрожает?
— Никому. Но только потому, что дело было сделано, — отрезал маршал.
— Как сделано?! Голландия же победила!
— Некто Пирр однажды тоже победил… Те самые лучшие люди, о которых вы мне только что толковали — они тогда все равно погибли. Только не на кострах инквизиции, как надо бы, а за родину. Голландская история, можно сказать, мой малый ужас. История о том, что мы успели. Впритык. Потому и сами легли костьми. Как тогда Испания. Поэтому, граф, ударить надо как можно раньше. Прямо сейчас!
Сен-Жермен чуть за голову не схватился.
— Это невозможно. Пруссия и Швеция, хотя и охладели к союзнику, даже за нейтралитет запросят сейчас слишком много…
— Плевать, — сказал Брольи, — надо дать им все. Гляньте на глобус, граф — им же первым кровью обливаться!
Глобус имелся соседней комнате. Точнее — там имелось огромное северное полушарие, укрепленное в кольцевой выемке в полу. Земли антиподов маршалу, видимо, были безразличны. Сен-Жермен хорошо знал географию, геополитику же он в известной степени определял — но ноги сами принесли к этому гиганту.
— Лучше всего англичанам, — брюзжал
Сен-Жермен побледнел. Руки, пытавшиеся открыть табакерку для успокоительного чихания, дрожали, как у записного пьяницы.
— Воды?
— Нет, лучше вашего хересу…
— Уф, как вы меня напугали… Сердце?
— Хуже. Меня переиграли. Не просто так, в локальной стычке, а по-настоящему. Пойдемте к вашей полусфере, покажу…
Расставили ноги пошире, отставив зады, облокотились на атлантические хляби, изрисованные розами ветров и разметкой морских путей.
— Вот и вот, — обвел Сен-Жермен грифелем Скагеррак и Босфор, — и Британия ни черта России сделать не сможет. Даже — даже! — если пупок порвет. А она не станет надрываться. Не тот национальный характер. Возможные укусы в район Архангельска и Петропавловска-Камчатского — только для отвлечения внимания. Заметим — проливы перекрыты островными крепостями, так что помочь владычице морей применить свою силу с пользой мы не сможем. Да, Килитбахир занять можно. А с Принцевыми островами что делать прикажете? Шведов в качестве отдельной морской силы на Балтике рассматривать, увы, уже смешно.
— А когда это было не смешно? — спросил Брольи.
— В тринадцатом веке, — разъяснил Сен-Жермен, — и еще раньше.
— Эта седина веков… К чему отвлекаться?
— Обратим внимание на Кенигсберг, Либаву, Ригу. Снабжаемые по морю крепости списывают в утиль прусскую армию — да собственно, любую, которая попрется мимо них на Петербург. Примерно то же самое можно сказать и о южной крепостной линии. Чтобы перекрыть им подвоз, надо выйти к Дону — а до того что, топать по степи с подрезанными коммуникациями?
— Остается удар через Польшу и Карпаты.
— Вот именно. Путь в те самые пространства, которые поглотили не одно нашествие. Монголов поглотили, я уж не говорю о разных шведах. И заметьте — едва не за каждый дюйм этой границы я торговался с Тембенчинским! А получилось вот что.
Сен-Жермен так разволновался, что красными пятнами пошел.
— Все это вполне разрешимо, — заметил граф Брольи, — причем не столько моими методами, сколько вашими. Провокации, восстания… Ссоры с союзниками. Небольшие хитрости. Вот вам навскидку: английский флот может пройти в Балтийское море до объявления войны под шведским флагом, а в Черное — под турецким.
— Снаб-же-ни-е, — по складам напомнил Сен-Жермен.
— По суше. И из созданных загодя запасов.
— Они быстро закончатся.
— Это даже хорошо. В конце концов, мы обязаны думать о послевоенном мире. И побеспокоиться, чтобы влияние Англии в нем не было чрезмерно большим…
Карл Ранцев был немцем. Не то чтобы это сильно вредило или помогало по службе — скорее вызывало удивление. Начинали ходить глупые слухи, что никакой-де он не немец, а бастард в квадрате, но очень этого стыдится. Мол, принято же у признанных ублюдков отбрасывать первый слог фамилии. Так появлялись Бецкие — без Тру-, Темкины — без По-, другие достойные люди. А дедушку Ранцева звали-де По-Ме-Ранцев. И, верно, граф какой-нибудь. Иначе, почему Ранцев уже майор? Не прежние времена, когда через гвардию чины получались сами собой.