Крылья
Шрифт:
– Даже не спорь.
– И вообще, с чего вдруг такая забота? – заартачилась она. – Интересно послушать.
– Интересно послушать, с какой стати ты понеслась за мной следом. Я же просил…
– Волновалась за тебя! – выпалила она сердито.
Я посмотрел на нее, пытаясь унять странное оцепенение. «Волновалась за тебя», – именно эти слова сказала мне Катрина, когда я объявился после внезапного исчезновения. «Я волновалась за тебя», – сказала она и расплакалась, обвивая руками мою шею. Тогда я едва сдержал потрясенную ухмылку, видя человека, сгорающего в любовной горячке. Сейчас мне было не до смеха.
– Вот и я волнуюсь за тебя, – сказал
Я вслушивался в нарастающий вой сирен и не понимал, то ли это приближающаяся карета скорой, то ли моя собственная внутренняя сигнализация, запрещающая мне сближаться с девушками, которая за последние сутки срывалась подозрительно часто.
В бардачке звякнул телефон. Я вытащил его и долго разглядывал новое информационное сообщение: «Датчик номер ВТ0641677 активирован». Очередная птичка только что влезла лапкой в лужу и активировала свой маячок? Или… Лика стягивала насквозь промокшую куртку – ту самую, в кармане которой я оставил ей GPS-трекер с посланием. Теперь он намок и включился в систему слежения.
Что ж, теперь пока «записка» будет в куртке, а куртка – на ее плечах, я буду знать, где она находится. Впрочем, я был уверен, что очень скоро содержимое ее карманов будет пересмотрено и клочок странной бумаги с потекшими чернилами отправится в мусорное ведро. И бог с ним. Я не собирался следить за этой пташкой.
Лика кое-как разделалась с курткой и принялась за футболку. Я отвернулся.
– Готово, – робко сказала она.
На это стоило посмотреть. Лика. В моем джемпере. На голое тело. Слишком велик для нее… Она попыталась подтянуть рукава, и в это время ткань сползла с ее плеча, обнажая светлую кожу, слегка покрытую позолотой весеннего загара. О небо, мне лучше не смотреть на нее, если я планирую довезти ее до дома в целости и сохранности…
– Тепло?
Лика смущенно кивнула в ответ. Я с трудом оторвал от нее взгляд и взялся за свою мокрую футболку.
«У нее нет парня. Никогда не было. Никто не видел ее в таком виде, как ты видишь сейчас. Иначе бы я знал. И свернул ему шею», – чужой голос снова вторгся в мое сознание.
«Доброе утро, Феликс», – мысленно ответил я.
Я остановил машину у невысокой кирпичной ограды в пригороде Симферополя. Монотонный гул остаточных реакций усилился, когда я увидел крышу дома, утопающую в зелени сада. Быстрые картинки в голове начали сменять одна другую – я катаюсь на качелях, я бросаю мяч толстолапому щенку, я тискаю какую-то девчонку под ветвями раскидистого дерева… Похоже, что именно здесь прошли детство и юность Феликса.
Лика не спешила выходить, явно пытаясь справиться с очередным приступом паники. Я хотел было взять ее за руку и успокоить, но что-то подсказывало мне, что это будет равнозначно попытке потушить пожар горстью углей.
– Феликс, – наконец решилась она. – Постарайся найти нужные слова. Не знаю, что с ней будет, когда ты скажешь ей, что не собираешься оставаться… и еще… Ты так изменился после потери памяти, что я – несмотря на ту жуткую цену, которую мы все заплатили, – рада, что все сложилось именно так.
Инструктаж по основам милосердия. И заочное прощание, на которое она шла с грустью, но гордо поднятой головой. Теперь мне захотелось взять ее за руку не ради утешения, а ради самого прикосновения. Впервые за все время обитания в этом теле я не мог понять, мое ли это желание или
Я был готов к тому, что сейчас она откроет дверь и на меня обрушится торнадо чужих воспоминаний. Я был готов к тому, что каждая доска в паркете, каждый завиток в рисунке обоев будет щекотать мне нервы. Но лицо женщины, которая вошла в гостиную, заслышав голос Лики, оказалось тем, против чего у меня не было ни оружия, ни иммунитета. Один взгляд на нее мгновенно выбил меня из седла.
Перед глазами со скоростью двадцать пять кадров в секунду замелькали картинки, на которых была изображена она, она, она, она, в разной одежде, с разным цветом волос, в разных декорациях, но с неизменно теплым взглядом и доброй улыбкой. Я видел картинки пяти-, десяти– и пятнадцатилетней давности: она протягивает мне деньги на карманные расходы, она льет прозрачную пузырящуюся жидкость на мое ободранное колено, она складывает мои книги в школьный рюкзак, она смеется, она зовет меня, она что-то рассказывает, она обнимает, она…
Ее слабые руки сомкнулись на моей шее. Я прижал ее к себе, отказываясь слушать вопли разума, который настаивал, что чем крепче я обнимаю ее, тем сложнее мне будет убедить ее потом, что я не могу, не хочу и не должен больше оставаться в этом доме. Все, чего мне хотелось в тот момент, – замереть в кольце этих измученных рук и рассматривать шевелящиеся в мозгу кадры из чужой, но такой волнительной жизни.
Гильотина чужой памяти.
Инквизиция прошлого.
Невыносимая, невыносимая боль.
Ее руки начали сползать с моих плеч, я приготовился выпустить ее и вдруг понял, что ее голова вот-вот скатится с моего плеча вслед за руками, что она не стоит на ногах, не шевелится и не дышит.
Мне не удалось привести ее в чувство. Ее кожа стала белой и влажной, руки заледенели, пульс вытянулся в нитку. Я ринулся в машину за аптечкой.
Так и есть: иногда ты бросаешься спасать человека, не подозревая о том, что на самом деле убиваешь его… Что если я ошибся, решив, что эта поездка может иметь счастливое и логичное завершение? О боги, я не смогу ждать до завтра, чтобы все ей объяснить. А даже если бы смог задержаться, то что? Второпях поговорил бы с ней в больничной палате, и поминай как звали? Эта женщина точно не в подходящем состоянии для подобных разговоров… Ч-черт… «Даматушка скорее застрелится, чем отпустит тебя, – вклинился внутренний голос. – Как ни крути, ты влип. И так хреново, и этак».
Решение пришло само: в аптечке, рядом с тенектеплазой, которая должна была восстановить кровоток, лежал шприц с силентиумом и сам просился в руку.
Я поверну время вспять и заберу у Анны память последних часов. А потом мы вернемся к развилке и выберем другой путь. «Я вернусь. Вернусь и расскажу тебе, что случилось с твоим сыном, слышишь Анна?»
Я встряхнул шприцы и сделал инъекции. Дело за малым: суметь распрощаться с этой бесстрашной девушкой, которой хватило убедительности и харизмы затащить меня сюда… Я посмотрел на Лику: окаменевшее лицо, две мокрые дорожки на щеках, глаза, полные отчаяния. Она сидела рядом и держала Анну за руку. Эта женщина потеряла сына, но ее зареванный ангел-хранитель по-прежнему был рядом.