Крымская война
Шрифт:
Венский конгресс объединил Бельгию и Голландию с целью создать сильное государство для защиты территорий в низовьях Рейна от посягательств Франции. В 1830 году бельгийцы восстали против нидерландского короля Вильгельма I и образовали независимое государство. Немецкий князь и британский подданный Леопольд Сакс-Кобург-Готский взошел на бельгийский трон и сочетался браком с дочерью Луи-Филиппа. Будущее установившейся конституционной монархии зависело от позиции Франции, которая помогла повстанцам одержать победу. В течение последующих двух десятилетий враждебность бельгийцев к Франции росла в прямой зависимости от усиления французского влияния на внутренние дела их маленькой страны.
К началу 1853 года франко-бельгийские отношения достигли критической точки. Бельгия решила удалить из своей армии всех служивших в
Король Леопольд воззвал к своей племяннице королеве Виктории. Первой реакцией Лондона на французскую угрозу было смятение и растерянность. Однако вскоре эти чувства улеглись, и британское правительство обещало Бельгии полную поддержку, если события примут столь неблагоприятный характер. Тем не менее Франция не переменила своих намерений. Газета «Таймс» в марте 1853 года отмечала: «Если Россия, пренебрегая условиями договоров, силой захватит Константинополь, другие державы могут также вторгнуться в любую соседнюю страну… Первый шаг к расчленению Турции приведет к перекраиванию всей карты Европы».
Итак: в Константинополе Меншиков настаивал на выполнении турками его требований; в Брюсселе Бутенваль пугал бельгийцев вторжением; в Вене австрийский император успокаивал Стратфорда Каннинга; наконец, в Санкт-Петербурге Николай проявлял все более сильное раздражение в отношении Британии. Для царя было совершенно ясно, что гибель Турции близка, — так почему же британцы не отвечают на его предложения о разделе Оттоманской империи? Двадцать второго марта Сеймур, чьи подозрения относительно истинных намерений России на Востоке получили подтверждение, рекомендовал премьер-министру Абердину занять позицию противостояния российскому императору.
Когда предложения царя по Турции достигли Лондона, их приняли со сдержанным удивлением. Пока они подвергались обсуждению в правительстве и еще до того, как Британия была готова сформулировать свой ответ, о своих зловещих намерениях в отношении Бельгии заявила Франция.
На следующий день после встречи Бутенваля с Брушером Абердин сделал недвусмысленное заявление о британской политике касательно Турции. Оккупация Константинополя Россией или Австрией «является несовместимой с британской позицией… и рассматривается как неприемлемая акция». Британия намеревалась помогать Турции. Падение султана рассматривалось лишь как отдаленная возможность, Турция вовсе не стояла на краю гибели. Британия желала в полной мере сотрудничать с Россией в поддержке Оттоманской империи и превыше всего была заинтересована в сохранении мира. Правительство ее величества «будет оказывать содействие Турции исходя из убеждения, что любая нестабильность на Востоке непременно станет источником раздора на Западе». Падение Бельгии признавалось недопустимым — дядя Виктории должен остаться на троне. «Бельгийский вопрос» послужил толчком для изменения британской позиции по «восточному вопросу».
Наполеон вел свою игру мастерски — ему удалось расстроить англо-российский союз. Секретное соглашение 1844 года быстро теряло силу. По словам Нессельроде, в такое неустойчивое время любое правительство пребывает в неведении, где ему придется искать союзников через пару дней. Для России ситуация изменилась коренным образом за каких-нибудь десять дней. Австрия, похоже, отреклась от Мюнхенгрецкого соглашения, а Британия фактически разорвала договоренности с Николаем. Ко всему прочему Наполеону III удалось одержать блестящую дипломатическую победу и добиться сближения с Англией. Все это и само по себе не внушало оптимизма, но Санкт-Петербург еще не мог оценить в полной мере важности того обстоятельства, что в Константинополь спешит Стратфорд Каннинг, а возвращение этого человека на пост британского посла в Турции еще более увеличивало опасность войны.
Утром 5 апреля корабль британского флота «Ярость» бросил якорь в Босфоре. «Суматоха, связанная с прибытием, закончилась задолго до полудня, и, если не считать ставшего на якорь в бухте Золотой Рог корвета под английским флагом, в мире, казалось, ничего не изменилось, — пишет Кинглейк. — На самом деле это впечатление было ложным: в здание британского посольства вернулся лорд Стратфорд де Редклиф». Это событие вселяло в турок чувство безопасности, но и рождало страх.
Отныне миссия Меншикова была обречена на провал. «Ему следовало не мешкать, а завершить переговоры стремительной атакой еще до того, как в это дело на стороне Турции могли вмешаться Франция и Англия, — писал голландский посол в Константинополе барон Моллерус. — Он не оценил по достоинству благоприятные возможности, которые открывало перед ним отсутствие лорда Редклифа. Князю не объяснили, что турки, слабые и напуганные прибытием Меншикова, подчинились бы и более суровым требованиям, чем подписание конвенции. Однако в присутствии лорда Редклифа они могли действовать только согласно его указаниям».
Стратфорд привез с собой строго определенные инструкции британского кабинета. Он должен был предостеречь турок, сообщив, что их правительство находится в большой опасности. Существует серьезная угроза стабильности Оттоманской империи, что связано с несовершенством внутреннего управления страной и накопившимся недовольством ее союзников. Стратфорду надлежало убедить турецкие власти, что критическое положение требует от них высшей степени благоразумия и полного доверия к советам и рекомендациям британского посла, которые позволят этот кризис преодолеть и обеспечить мирную жизнь и независимость страны.
Далее в инструкциях сообщалось, что при возникновении непосредственной угрозы для турецкого правительства посол должен «отправить курьера на Мальту с приказом адмиралу привести флот в полную готовность, но не приближаться к Дарданеллам без последующих указаний от правительства ее величества». При подготовке этих распоряжений премьер-министр Дерби [72] , по всей видимости, следовал совету Абердина: «Будьте крайне осторожны, давая инструкции Каннингу».
Такая формулировка преследовала цель избежать повторения ситуации, сложившейся в 1849 году, когда эскадра Паркера вошла в Проливы. Стратфорд получил полномочия лишь послать курьера к адмиралу, но и эти ограниченные возможности он сумел употребить в достаточной степени, чтобы успокоить турецкое правительство, которое находилось под сильнейшим давлением князя Меншикова, чьих приказов ожидали российский флот и стосорокатысячная армия.
72
Дерби, Эдуард Джефри Смит (1799–1869) — граф, неоднократно занимал пост премьер-министра Великобритании.
Сразу по прибытии Стратфорд узнал о русских требованиях. В них, по его мнению, просматривались две разных зоны конфликта. Первая проблема касалась старых противоречий по поводу святых мест. Кто — православные или католики — имеют преимущественные права на гробницу Богородицы? Какой национальности должен быть привратник этой усыпальницы? Кто обладает привилегией чинить купол храма Гроба Господня?
Вторая, и более серьезная, проблема относилась к будущим обязательствам. Дадут ли России исключительное право защиты православных подданных султана? Должна ли Россия получить право предъявлять требования, относящиеся к православной церкви? «Кючук-Кайнарджийский договор, — писал Нессельроде, — предоставляет России полное право надзирать и выдвигать возражения. Это право было подтверждено и выражено с большей ясностью в Адрианопольском договоре 1829 года… Таким образом за нами уже восемьдесят лет закреплены те самые прерогативы, которые сейчас оспариваются». Именно эти права лорд Рассел признавал за Николаем, назвав их правами, «диктуемыми долгом и разрешенными условиями договора». Для турок же признание этого права означало, что в будущем верность султану двенадцати миллионов его православных подданных могла быть поставлена под сомнение.
Стратфорд посоветовал турецкому министру иностранных дел «открыть дверь для переговоров» по менее важным пунктам, но противостоять давлению по второй, более серьезной проблеме — протектората России в отношении православных Оттоманской империи. Это решение нужно затягивать, а при настойчивости Меншикова — ответить ему решительным отказом. Рифаат-паша спросил, окажет ли Британия в этом случае вооруженную помощь Порте, если таковая потребуется. Стратфорд воздержался от ответа на этот вопрос.