Крымская война
Шрифт:
— Лорд Раглан приказал кавалерии атаковать немедленно!
— Атаковать, сэр? — возмутился Лукан. — Но кого? И о каких орудиях идет речь?
— Вашего врага, милорд, вон он! — презрительно ответил Нолан. — И орудия тоже ваши! — С этими словами он неопределенно махнул рукой, но не в сторону дамбы, откуда русские вывозили пушки, а в направлении Северной долины, где под защитой стоящих на редуте орудий перестраивалась кавалерия генерала Рыжова.
Выведенный из себя дерзостью Нолана, Лукан, используя выражение одного историка, «неверной походкой заковылял» к Кардигану, чтобы приказать ему двинуть своих кавалеристов в атаку на позицию русских, до которой было около двух километров. Граф отсалютовал своему начальнику и сказал: «Да, сэр, конечно, но осмелюсь обратить ваше внимание на то, что у русских в долине прямо по фронту установлена батарея, а также батареи и стрелки на обоих наших флангах». Лукан кивнул, соглашаясь со словами Кардигана, но при этом пожал плечами, как бы говоря, что тут ничего не поделаешь. В каждой войне может возникнуть положение, когда небольшая часть должна принести себя в жертву ради блага целого, и именно сейчас, по-видимому, наступил такой момент, да к тому же приказ есть приказ. Или, как писал Теннисон, «не дело его — размышлять, а на пушки идти умирать». Так была решена судьба Бригады легкой кавалерии.
Приподнявшись на стременах, лорд Кардиган воскликнул зычным хриплым голосом: «Бригада — к атаке!» Трубач протрубил сигналы: сначала «Шагом!», потом «Рысью!», потом «В галоп!» — и «из долины смерти уж не возвратить шесть сотен душ».
Под плотным артиллерийским и ружейным огнем они проскакали до конца долины за двадцать пять минут. И хотя ряды атакующих сильно поредели, кавалеристы с яростью бросились на редут, обратили в бегство орудийную прислугу и врезались в самую гущу русской конницы. Только тогда Кардиган понял, что неприятель значительно превосходит его бригаду числом и что продолжать атаку — это самоубийство в чистом виде. Ему ничего не оставалось, как скомандовать отступление: бригада должна была проделать тот же путь в обратном направлении. Вот что написал русский офицер, оказавшийся очевидцем этого эпизода:
Трудно, если вообще возможно, по достоинству оценить подвиг этих безумных всадников. Потеряв каждого четвертого и рискуя потерять еще больше, они стремительно перестроили свои эскадроны, чтобы вернуться по той же дороге, усеянной телами их убитых и умирающих товарищей. С отчаянным мужеством эти храбрецы двинулись в обратный путь, и ни один из них — даже раненный — не сдался.
Все это время французы с ужасом наблюдали за разворачивавшейся перед ними трагедией. С'est magnifique, mais ce n'est pas la guerre [111] — сказал генерал Боске. А другой офицер добавил: Je suis vieux! J'ai vu des batailles: mais ceci, est trop! [112] Впрочем, африканские стрелки, располагавшиеся у подножия холма, двинулись вперед сквозь позиции русской пехоты к пушкам на западном склоне, которые вели столь убийственный огонь по британцам. Им удалось подавить эти орудия и тем самым в значительной степени облегчить отступление легкой кавалерии. Десятеро из этих храбрецов нашли там свою смерть, двадцать восемь получили ранения. Это была благородная жертва, принесенная французами ради своих союзников, но, к сожалению, малоизвестная.
111
Это великолепно, но это не война (фр.)
112
Я стар, я повидал немало сражений, но это уж черезчур (фр.)
Так закончилась эта близкая к безумию демонстрация доблести, героическая, но, увы, тщетная попытка захватить орудия — причем не те, которые имел в виду главнокомандующий, отдавая приказ. Атака Бригады легкой кавалерии стала легендой и, как это свойственно легендам, обросла вымыслами. Создалось впечатление, что из шестисот участников этой столь печально известной атаки уцелела лишь горстка всадников.
На самом деле все обстояло несколько иначе. В атаке приняло участие 673 человека, из них погибли 113 и получили ранения 134. Иными словами, бригада потеряла треть своего состава. Кроме того, были убиты 475 лошадей. Одним из тех, кто отделался легкими царапинами, был лорд Кардиган. Оказавшись после окончания боя среди своих окровавленных братьев по оружию, он сказал, как бы извиняясь: «Эту штуку придумал безумец, но здесь нет моей вины». На что услышал ответ: «Все хорошо, милорд. Мы готовы повторить». После чего лорд поскакал к берегу, где его ждала яхта. Там он принял ванну, сменил мундир на удобный костюм и воздал должное обеду, приготовленному его французским поваром. Труды этого дня были завершены.
Сражение под Балаклавой закончилось вничью. Русским не удалось отбить город, важный порт, через который союзники получали все необходимое, а союзники, в свою очередь, не смогли взять под контроль Воронцовскую дорогу, по которой осуществлялось снабжение Севастополя. Обе стороны получили временную передышку.
Глава 16
Первая зима
С середины сентября в Севастополь стали поступать подкрепления. После того как Австрия объявила о своем нейтралитете, верховное командование русской армии могло без опасений перебросить войска с берегов Дуная в Крым. Батальон за батальоном кружным маршрутом двигался к Севастополю и вливался в осажденную цитадель. К концу месяца в распоряжении Меншикова было 120 000 человек, то есть почти вдвое больше, чем общее число англичан и французов. На стороне альянса воевал и турецкий контингент, насчитывавший 11 000 человек, но он, по мнению британского командования, был бесполезен. Кинглейк писал: «Несмотря на кажущуюся способность турок участвовать в боевых операциях, было бы наивно считать их настоящей военной силой, эффективной частью армии союзников».
После сражения под Балаклавой прошло десять дней, и противоборствующие армии снова стояли лицом к лицу— на этот раз у Инкерманской горы, что находится к востоку от Севастополя неподалеку от устья Черной речки. В действительности это была не гора, а скорее обширное плато, испещренное острыми гребнями и оврагами, в центре которого возвышался двухсотметровый холм. Американский генерал Маккленан, посланный в Крым президентом Пирсом для наблюдения за военными действиями и оценки вооружения противников, заметил, что Ингерманская гора представляла собой «самое высокое место в окрестности, довольно удобное для защиты от атаки с любой стороны… Если бы русские могли ожидать нападения на Севастополь, то с их стороны было бы непростительной ошибкой не разместить на Инкермане постоянный гарнизон… Еще большей ошибкой со стороны союзников стал бы их отказ от возможности самим занять столь сильную позицию».
В действительности союзники все-таки расположились на этих высотах. Пятого ноября на рассвете под прикрытием плотного тумана на них двинулась тридцатитысячная русская армия. План был прост: обозначить ложную атаку на Балаклаву, которая связала бы силы французов и отвлекла их от британцев. Затем двумя колоннами — в центре и справа — наступать на Инкерманскую гору и сбросить англичан с холма вниз, на плато, где их встретит еще один русский отряд, чтобы совместными усилиями гнать неприятеля дальше на юг или к морю. Ближайшая цель такой операции состояла не столько в разгроме врага, сколько в том, чтобы предотвратить или хотя бы задержать нападение непосредственно на Севастополь. Хотя этот город-крепость с каждым днем набирал силу, он все же, как полагали, еще не был в достаточной мере подготовлен к отражению совместной атаки англичан и французов — требовалось дополнительное время для укрепления оборонительных сооружений, строительства новых редутов и перемещения пушек.
В воскресном выпуске «Нью-Йорк Таймс» за 5 ноября 1854 года опубликовано описание этого сражения английским офицером:
И началась беспримерная битва, во время которой были пролиты реки крови… Мы привыкли считать, что ни один враг не в силах противостоять британскому солдату, у которого в руках его излюбленный штык… Но в Инкерманском сражении наша атака не достигла цели — в отчаянных штыковых схватках сходились толпы солдат, нам пришлось скрестить это оружие с русской пехотой, которая билась с беспримерным ожесточением и не отступала ни на шаг.
Описать это сражение невозможно. Оно изобилует примерами нечеловеческой отваги, кровопролитных рукопашных схваток, отчаянных бросков вперед — в овраги, ложбины, заросшие кустарником лощины, где бьющихся никто уже не видел… В конце концов мы все же вернули себе превосходство — батальоны русского царя уступили нашему напору, нашему натиску, великодушно поддержанному французской артиллерией. Никто, где бы он ни находился, не смог бы увидеть даже малый эпизод этого богатого событиями дня: дым, плотный туман и густая сетка дождя скрывали ход битвы; взор не проникал далее нескольких ярдов…
План русских был, по словам генерала Маккленана, «великолепен по замыслу, но при исполнении его возникли сложности». Генерал Павлов выдвинул свою колонну и повел наступление на правом фланге, а генерал Соймонов — в центре. О том, что потом случилось, также пишет Маккленан:
В приказе, полученном Соймоновым, выражение «слева от Килен-балки» означало «западнее». Соймонов же ошибочно интерпретировал его как «по левую руку» от него самого, а это привело к тому, что колонны двух генералов смешались и эффективность наступления пострадала, поскольку одновременно в бою могла быть задействована лишь часть каждой колонны.
Ложная атака для отвлечения французов не достигла цели. Генерал Боске наблюдал за армией князя Горчакова и быстро понял, что действия русских ограничивались артиллерийским обстрелом с дальнего расстояния — ни пехота, ни кавалерия не собирались его атаковать. А потому он остался на месте и перенес внимание на ближайшие позиции англичан. Оценив степень замешательства британской пехоты и ощутимый успех русских, Боске приказал своим двум резервным батальонам поддержать англичан контратакой. Вот свидетельство очевидца: