Крымская война
Шрифт:
Окажется ли Всевышний на стороне защитников Севастополя? Битвы при Альме, Балаклаве и Инкермане не смогли остановить продвижение союзников — и вот они у порога Севастополя. Силы осажденных уменьшились за счет погибших, раненых, а также пострадавших от болезней и холода. Стало очевидным, что русские не смогут противостоять союзникам на открытом пространстве, если не получат подкрепления, а ждать такового в ближайшее время не приходилось. С берегов Дуная в Крым уже переместились значительные силы, и Паскевич не хотел рисковать, еще более ослабляя защиту придунайских земель. Требовала людей и война на Балтике, так что и оттуда не следовало ожидать помощи.
Союзникам стало ясно, что рассчитывать на быструю победу не приходится — их оценка сил и решимости противника оказалась ошибочной. Если в Варне все представлялось ясным и определенным, то теперь конца войне не было видно, а моральный дух армии заметно ослаб. Англичане и французы испытывали те же трудности, что русские, но в большей степени. В ноябре на побережье разразился жестокий шторм с ураганом, и тридцать французских транспортных судов с полными трюмами груза потерпели крушение, в результате которого союзники потеряли огромное количество продовольствия и боеприпасов. Нехватка кормов для лошадей также привела к ослаблению местных транспортных возможностей: из Балаклавы к фронту грузы с большим трудом доставляли по тонущим в грязи дорогам. Англичанам и французам оставалось только постоянно и методично обстреливать город в надежде истощить силы защитников и выманить их за линию оборонительных сооружений. Кроме того, саперы вели подкопы и закладывали мины под валы и другие земляные укрепления. Сдача русскими города — лишь вопрос времени и терпения, считали союзники. Мало кто мог предположить, что от достижения цели их отделяют восемь долгих месяцев.
Со своей стороны русские старались истощить неприятеля как в физическом, так и в психологическом отношении. В ослабленном состоянии враг будет склонен заключить мир на приемлемых условиях. При этом защитники Севастополя не смогли оценить, в сколь тяжелом положении уже находится их противник. Знай Меншиков о плачевном состоянии дел у союзников, он думал бы не столько о защите, сколько о нападении на особенно уязвимое место в позициях альянса и, вполне возможно, обеспечил бы скорое и успешное для России завершение кампании. Но свершиться этому было не суждено, и обе стороны продолжали готовиться к осаде.
Слово «осада» в классическом смысле вызывает в воображении картину с мощными каменными стенами, ощетинившимися стволами пушек и ружей. Враг эти стены терпеливо обстреливает, пробивает в них бреши, а потом штурмует. В Севастополе таких массивных каменных стен не было. Его окружали земляные оборонительные укрепления, усиленные камнями и бревнами, взятыми с городских строений. На первый взгляд такие сооружения казались слабыми, однако их тщательно продуманная конструкция обеспечила им не меньшую эффективность, чем у крепостей Вобана [114] , знаменитого мастера фортификации при дворе Людовика XIV.
114
Вобан, Себастьен Ле Претр де (1633–1707) — маркиз, военный инженер, маршал Франции.
Приведенный выше рисунок иллюстрирует устройство защитного сооружения Тотлебена, которое строили сами солдаты, моряки и жители города. Сначала выкапывалась траншея глубиной в 2 метра. Извлеченная из траншеи земля укладывалась валом со стороны ожидаемой атаки. Палисад, или частокол из деревянных заостренных столбов, возводили перед валом, от которого его отделяла берма, или узкий проход, необходимый для производства ремонтных работ. С внутренней стороны вала находился банкет, или ступенька, на которой стоял стрелок. Стрелки могли также размещаться в одиночных окопах, вырытых перед траншеей. Между этими окопами и наступающим противником размещается гласис — пустое пространство, не дающее возможности укрыться тем атакующим, которые смогли преодолеть или обойти засеку — наваленные деревья и вбитые в землю заостренные колья. Гласис обычно имел в ширину 100 ярдов и нередко служил примитивным минным полем: на нем закладывали фугасы, то есть вырывались воронкообразные ямы, на дно которых насыпали камни. В нужный момент из одиночных окопов с помощью электрического разряда приводился в действие детонатор, и взрыв выбрасывал камни наружу, сея панику среди наступающих. Между фугасами раскладывали доски с торчащими наружу гвоздями. Пушки размещались на валу в амбразурах, при этом откосы вала укреплялись ивовыми габионами [115] , искусно сплетенными самими моряками. В таком укреплении размещалось достаточно людей, чтобы повреждения, полученные во время дневного обстрела, можно было за ночь ликвидировать. Не удивительно, что союзники испытали большие трудности, пытаясь прорваться сквозь эти основательные и способные к восстановлению оборонительные сооружения.
115
Габионы — сетчатые конструкции, используемые для укрепления откосов насыпей.
Тем временем положение в самом Севастополе стремительно ухудшалось. Обстрелы города, нескончаемые строительные работы, холод, нехватка продовольствия — все это давало о себе знать. Надежда на помощь таяла. «Командирами овладели вялость и апатия, — писал капитан Петр Лесли, — и, глядя на них, этой вялостью заражались другие. Пора бы уже закончить эту ужасную кровопролитную войну. С каждым часом она становится все более жестокой, а вызываемое ей чувство глубочайшего отвращения лишает человека сил. Если бы мне удалось вырваться из Севастополя, я бы с готовностью согласился отправиться в Сибирь на самые тяжелые работы — пусть даже до конца своих дней».
Вскоре после сражения на Альме в осажденный Севастополь прибыл молодой артиллерийский офицер, который в серии ярких очерков описал жизнь города и все им увиденное. Льву Толстому было в то время двадцать пять лет, и заметки, написанные им для задуманного самим автором журнала «Военный листок», впоследствии вышли под общим названием «Севастопольские рассказы». Особенно поразил Толстого героизм защитников Севастополя:
Только теперь рассказы о первых временах осады Севастополя, когда в нем не было укреплений, не было войск, не было физической возможности удержать его и все-таки не было ни малейшего сомнения, что он не отдастся неприятелю, — о временах, когда этот герой, достойный древней Греции, — Корнилов, объезжая войска, говорил: «Умрем, ребята, а не отдадим Севастополя», — и наши русские, неспособные к фразерству, отвечали: «Умрем! Ура!» — только теперь рассказы про эти времена перестали быть для вас прекрасным историческим преданием, но сделались достоверностью, фактом. Вы ясно поймете, вообразите себе тех людей, которых вы сейчас видели, теми героями, которые в те тяжелые времена не упали, а возвышались духом и с наслаждением готовились к смерти, не за город, а за родину. Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский…
Как ни странно, союзникам не пришло в голову перекрыть доступ к городу с севера, чтобы отрезать его от снабжения. Поэтому продовольствие продолжало регулярно поступать в Севастополь, хотя и с немалыми трудностями. Его везли издалека на подводах, вечно нуждавшихся в ремонте, которые тянули изможденные от нехватки фуража лошади. Кучера нередко были больны, в том числе и холерой.
В первые зимние месяцы осада не сопровождалась сколько-нибудь заметными схватками. Однако в феврале Меншиков перешел к активным действиям, приказав генералу Врангелю [116] с двадцатитысячным отрядом (в него входили 600 греческих добровольцев) при 108 орудиях отобрать у союзников Евпаторию. Как раз перед этим в месте высадки союзников благополучно сошли на берег войска Омар-паши, прибывшие сюда с Дуная. Часть прибывшего подкрепления направилась на юг, остальные турки оставались в Евпатории. Вместе с турецкими войсками русским противостояли небольшие контингента британцев и французов, к которым присоединились и местные татары, а также стоящие на рейде два французских фрегата с орудиями, наведенными на стратегически важные наземные точки.
116
На самом деле русскими войсками в сражении под Евпаторией командовал генерал-лейтенант С. А. Хрулев. Генерал-адъютант Александр Евстафьевич Врангель (1804–1880), двоюродный дедушка П. Н. Врангеля, также принимал участие в Крымской войне, но больше известен как человек, пленивший Шамиля в 1859 году.
Ночью 15 февраля польский дезертир сообщил Омар-паше о планируемой атаке, и турки успели подготовиться к встрече неприятеля. Утром началось наступление русских, которое через два дня закончилось для них сокрушительным поражением. Французские корабельные орудия почти немедленно подавили артиллерию нападавших, и Омар-паша легко отразил русскую пехоту, которая пыталась преодолеть глубокий заполненный водой ров и взобраться на валы оборонительных укреплений. На флангах атакующие пытались найти укрытие сначала на еврейском кладбище, а потом на русском (там могильные плиты давали неплохую защиту), но две сотни турецкой кавалерии обратили их в бегство. В результате атака захлебнулась и русские отошли от города.
К активным действиям Меншикова побудил сам Николай, и катастрофа под Евпаторией вызвала у императора чувство досады и глубочайшего разочарования. Особенно обидным было то обстоятельство, что это поражение русские потерпели от рук турок — тех самых турок, чья армия в его представлении значительно уступала организованной и дисциплинированной армии России. Меншикова отстранили от командования, на его место был назначен князь Горчаков. Вскоре после Евпаторийской битвы Николай заболел и 2 марта умер от «паралича легких», осложненного «сердечной слабостью». Так или иначе, но, по общему мнению, царь умер от глубокого чувства горечи. «Сердечная слабость, как мы знаем, — это телесный недуг, который нередко возникает в результате горестных переживаний… В этом случае он возник из чувства униженности, которое повлекло за собой глубокие душевные муки», — писал Кинглейк. Наследник трона Александр II, правивший Россией с 1855 по 1881 год, взошел на престол и продолжал войну, начатую при его отце.