Крымский цикл (сборник)
Шрифт:
Зеньковский поглядел на меня, крутнулся на каблуках и заявил, что сейчас «батька» занят, и мне придется подождать. Я запротестовал, мотивировав тем, что сидеть в одиночестве скучно, и попросил чего-нибудь почитать, покуда до меня дойдет очередь. Господин Зеньковский пообещал прислать свежие газеты и ушел, многозначительно заметив, что идет прямо к «батьке», и они, то есть Упырь и Зеньковский, будут думать.
В хате было пусто, я по-прежнему сидел на табурете, за окном шумели, и мне подумалось, что где-то так я себе все и представлял. Зеньковский не произвел на меня особого впечатления, – чека – всюду чека, даже у махновцев. Нет, Лев Зеньковский не показался глупым человеком. Он был, по крайней мере, изрядно хитер и не зря задавал свои дурацкие
Тут дверь отворилась, и появился хлопец с изрядной кипой газет. Не говоря ни слова, он выложил их прямо на пол и удалился, оставив меня наедине с грудой печатной продукции, в основном, как я убедился, местного производства. За исключением двух старых номеров большевистских «Известий», это был «Голос махновца», печатавшийся, ежели верить выходным данным, в Гуляй-Поле. Текст изобиловал грамматическми ошибками, а большая часть полос была отдана под статьи господ Аршинова и Волина, вероятно, местных Маркса и Энгельса. Внимать теоретическим изыскам сих столпов анархии я не стал и занялся разделом хроники. Это было не в пример интереснее, но сказывалась общая беда всех газет, издававшихся в годы Смуты, – сугубое пристрастие к своим и любовь к сплетням. Заодно я прочел несколько приказов Упыря. Приказы, если отбросить некую излишнюю мелодраматичность, мне понравились. Упырь грозил суровыми карами за грабежи и советовал, как лучше делить землю. Впрочем, все власти обещали наказание за грабежи и решение земельного вопроса. Причем, что любопытно, с абсолютно одинаковым результатом. Прошло больше часа. Дверь вновь растворилась, и тот же хлопец буркнул с порога нечто вроде «Пшли!». Я не заставил себя ждать, и мы вышли на улицу. Теперь повязки у меня не было, и я увидел, что мы находимся на небольшом хуторе, вокруг полно хлопцев с красно-черными лентами на шапках, а довершал картину чуть ли не десяток пулеметных тачанок со знаменитой наглядной агитацией по бортам. Я убедился, что мои первые впечатления страдают излишним субъективизмом. Пьяных не было, оружие – в полном порядке, и в целом это производило впечатление не банды, а регулярной армии. Похоже, встреча с обещанием сабли и веревки была устроена специально, поскольку сейчас, пока мы шли по улице, никто на нас внимания не обращал. У одной из хат, ничем не отличавшейся от прочих, кроме караула у дверей, нас встретил Зеньковский. Он тоже, как мне показалось, перестал валять дурака и держался вполен сносно, предупредив, что сейчас меня примет «батько», и чтобы я во время разговора не смотрел «батьке» в глаза, поскольку он этого не любит. Я поблагодарил за совет и вошел в хату. В прихожей дюжие хлопцы похлопали меня по карманам, убедившись, что я безоружен, и чуть подтолкнули в спину.
Я оказался в небольшой комнате с единственным окном, которое с трудом пропускало свет. Глаза, привыкшие к солнцу, на какое-то мгновение перестали видеть, и мне пришлось остановиться на пороге в нерешительности. Тут раздался чей-то резкий высокий голос: мне предлагали пройти и присесть.
Я всмотрелся: в углу за столом сидел длинноволосый человек в английском френче, с очень маленькими кистями рук. Человек что-то писал. Он сильно горбился, и тем напомнил мне отчего-то станционного телеграфиста. Я прошел в комнату и сел на один из стульев. Человек закончил писать, аккуратно положил ручку на чернильницу и поднял на меня маленькие блестящие глаза, в полутьме совершенно черные. Я узнал этого человека по фотографиям, хотя на них он выглядел несколько иначе. Да, это был Упырь собственной персоной. Нестор Иванович Махно.
Антон Васильевич интересуется, насколько точны мои записи. Мне кажется, точны. Дневника с собою я не брал, но по возвращении
Поручик Успенский просит воспроизвести полный текст махновской «наглядной агитации» на бортах тачанок. Категорически отказываюсь это делать, но намекну, что речь шла о полной невозможности ни догнать, ни перегнать, ни уйти от «батьки». Правда, сказано было куда короче.
13 июня
Странный день. Сегодня впервые получил письмо. Я долго разглядывал конверт, не понимая, от кого сие послание. Обратный адрес – пражский… И только распечатав, я сообразил, что весточку мне прислал Лешка, то есть капитан Егоров.
Как выяснилось, он уже бывший капитан. После эвакуации он демобилизовался и теперь обитает в Праге, где занимается делами, о которых сообщает лишь намеками. Все же можно понять, что правительство Чехословацкой республики готовит большую программу помощи русским беженцам, и Лешка каким-то образом оказался среди авторов и организаторов этой программы. Готовилось что-то грандиозное, чуть ли не университет с академией наук. Слабо верится, конечно. Но, во всяком случае, спасибо господам чехословакам хотя бы за добрые намерения.
Обо мне Лешка услыхал не от кого-нибудь, а от того самого генерала Володи. Тогда, в ресторане, был именно он, он помогал эвакуировать мое бренное тело и сообщил обо мне Егорову. Очевидно, генерал Володя не упустил ни малейшей подробности, поскольку Лешка именует меня в письме старым греховодником и простит, при случае, познакомить его с моей истанбульской дамой. Впрочем, по его словам, пражанки тоже чудо как хороши, особенно в сочетании со здешним черным пивом. В конце письма бывший капитан советует мне подавать рапорт о демобилизации, забирать мою истанбульскую даму и ехать прямиком в Прагу. Заодно давался конкретный адрес в Истанбуле, где можно решить проблемы с документами и разрешением на въезд-выезд.
Я не удержался и пересказал Туркулу содержание письма. К моему удивлению, Антон Васильевич отнесся к Лешкиным прожектам с полной серьезностью, абсолютно согласился с тем, что Татьяну надо будет забрать с собой, но в Прагу ехать не советовал, равно как и снимать военный мундир. Он считает, что будет ли университет, не будет – еще неизвестно, а служба, по крайней мере, не даст пойти по миру.То, что я с моим здоровьем в Праге никому не нужен, Туркул из вежливости не произнес, но я его понял. Впрочем, и для Татьяны я теперь слабая защита.
Я полюбопытствовал у Антона Васильевича о поездке в Гиссарлык. Он успокоил меня, велев не волноваться. Все остается в силе, а больному не стоит постоянно думать о путешествии – это, по его мнению, очень плохая примета. Да, пожалуй. Как-то странно, тянет меня в Гиссарлык, а ведь раньше он никогда не вызывал у меня таких повышенных эмоций.
Поручик Успенский вновь в выигрыше. Он вполне серьезно предлагает основать в Белграде или Софии преферансный клуб и иметь с этого кусок хлеба с маслом. Я посоветовал ему для начала приобрести канделябры.
Генерал Туркул попросил меня поподробнее описать внешность и манеры Упыря. Касательно его внешности могу лишь добавить, что в целом Упырь не производит карикатурного впечатления, несмотря на небольшой рост и сутулость. В нем чувствуется большая сила, особенно, когда он начинает говорить. Взгляд у него, действительно, пронзительный, но, конечно, никакой не гипнотический, как многие меня уверяли. При разговоре жестикулирует, улыбается редко, но улыбка, в общем, прятная. Одним словом, личность неординарная.