Крымский Ковчег
Шрифт:
Здесь – все так. Если жив пока, значит, соблюдай все приметы. Если жив пока, значит, делай все так же – один в один. Кто знает, что из того, что ты сделал, залог того, что вернешься, и вернешься целым.
Седушка оказалась мягкой, а контрактник вдруг поднял голову и улыбнулся, Антону чуть полегчало. Было тошно, что кто-то его на своем горбу потащит. Давич не был бы Давичем, если бы не вытащил плеть. Антон огляделся – точно такая же была и у него в повозке, в специальном зажиме у правого подлокотника. Повозка Давича заметно прибавила и, обойдя по широкой дуге Антона, вышла вперед.
Слева
Фокус был в том, чтобы держаться и не отставать. Во время инструктажа Давич слушал настолько внимательно, что Стрельцов даже начал надеяться, что все кончится хорошо. Он был уверен и в девочках. Они были достаточно напуганы, чтобы делать все правильно. С охраной теоретически проблем быть не должно – народ дисциплинированный, привык жить по инструкциям. Трудности у таких начинаются, когда одни инструкции вступают в противоречие с другими.
Сам Стрельцов неожиданно для себя тоже стал новичком. Он впервые ехал по Кутузовскому. Ему привычнее было дворами или в метро – падшие редко заходили во дворы, а уж в метро не спускались никогда.
В отличие от других ходоков с именем, у Антона не было никаких особых секретов выживания: в Сети было достаточно информации о каждом метре, который покорился другим. Нужно было всего лишь уметь отделить враньё от реальных отчетов – и, может быть, именно это и был тот дар, который позволял Антону возвращаться.
Сам Стрельцов не сочинял отчеты, только иногда комментировал чужие. В конце концов, все что он мог – подтвердить или предостеречь. Новых маршрутов он не прокладывал. Проблема была в том, что старые маршруты менялись. Иногда медленно, а иногда достаточно было пройти тихому грибному дождю, чтобы до сих пор безопасный двор превратился в адский котел.
Москва плохо реагировала на всё внешнее – всё, что приходило из-за Периметра. По мере сил она сопротивлялась ветрам и солнцу, дождю и снегу. Не пускала незваных гостей, даже птицы старались не залетать за Периметр. Будто все внешнее было ей противопоказано. Постепенно город становился все менее приспособленным для пришлых. Когда здесь не останется никого, кроме падших, златоглавая наконец добьется своего – застынет в своём совершенстве.
Нужно было держаться. Нужно, чтобы никто до самого казино не отпустил повозку рикши. Всё. Идти оставалось недолго, идти можно было не особо быстро, просто держись – и с тобой ничего не случится. Изредка мимо проносились машины падших, тормозили, падшие не могли не реагировать на живых, снова давили на газ, рикши им были пока неинтересны.
Судя по отчетам, такой фокус проделывали уже десятки человек. Если так пойдет и дальше, скоро все будут передвигаться по Москве с попутными рикшами – прицепился и беги, и никаких дворов, никаких неожиданностей. Жаль только стоят рикши немерено, и не каждый едет в нужную сторону. Но это вариант, еще один шанс выжить.
По брусчатке идти не то что тяжело – если долго – неприятно, что ни шаг, то невпопад. Камни, кажется, специально расступаются, чтобы схватить ногу, выкрутить стопу, остановить… Парень из охраны Давича нелепо дернулся – тело еще двигалось вперед, а стопа всё не могла расстаться с мостовой. В другом месте он даже не запомнил бы этот момент. Рикши продолжали двигаться, продолжали двигаться девочки – охранник выпал из группы даже не на секунду. Сколько нужно крепкому тренированному мужчине, чтобы выдернуть ногу, попавшую в щель между камнями и догнать?
Синий «майбах» со встречной развернулся, застыл поперек осевой – точно между отставшим и группой. Падший вынырнул из нутра «майбаха», и Антон мог бы поклясться – водитель улыбался. Невысокий, сухонький, быстрый. Шаг, касание – и охранник медленно осел на мостовую.
Инструкции дали сбой. Их тренировали реагировать – еще лет сто тренировки, и, может быть, был бы толк. Может быть, хотя бы один из них смог хотя бы попасть в падшего.
Он двигался слишком быстро – шаг, касание, в ритме вальса – раз, два, три, охранник умри. Вероятно, помог бы пулемет, точно справилась бы установка «Град», а пистолетные пули каждый раз попадали в то место, где падшего уже не было или еще не было, – пули и падший никак не могли совпасть во времени. Неподвижному «майбаху» повезло меньше – машина словила, кажется, все, что предназначалось хозяину.
Охранник с вывернутой ногой лежал на брусчатке, лежали двое стрелков. Антон сделал все, что мог, он, кажется, целую вечность кричал: «Держаться!»
Стоило охранникам снова взяться за повозку, как падший потерял к ним всякий интерес. «Майбах» прошуршал по мостовой, чтобы вывернуть на свою полосу.
Давич попытался выпрыгнуть из повозки, но только попытался – контрактник все никак не хотел отпускать ручки своей колесницы, и не с габаритами дяди Коли было перемахнуть через подлокотники.
– Они ведь не умерли?
Давич жадно вытягивал шею, пытаясь высмотреть каждую мелочь. Три касания – три неподвижных тела – мало кто видел падшего в деле и может об этом рассказать.
Елизар никуда не смотрел. Его широкому затылку, чтобы стать окончательно похожим на башню, не хватало башенного орудия. Вероятно, оно сейчас просто выцеливало что-то с другой стороны.
– Еще нет. Но спасать уже некого, – Стрельцов хлопнул рикшу по спине – пора было двигаться, ему хотелось как можно скорее оказаться подальше от этого места.
Никто не понимал, как именно питались падшие. Абсолютно точно им не нужна была плоть. Что-то, чего лишается человек, когда теряет сознание, то, чего не найти у животных. Падших интересовали только люди, хотя даже вездесущие крысы Москву не жаловали. Погибли в дни Тьмы и больше не возвращались. Новое определение человека: живое разумное существо в сознании, интересное падшим. Наверное, нехудшее.
Антон читал рассуждения о биополе и карме, душе и альфа-ритмах. Видел простую картинку: падший касался человека, и человек, все еще вдыхая и выдыхая, с живыми глазами, чуткими веками падал, будто кто-то мгновенно перерезал жертве сухожилия… Такая потеря сознания с непотерянным взглядом.