Крымский Ковчег
Шрифт:
Запах Изи ослаб. Из кафе вышел турист – было понятно, что турист: новенький рюкзак, бейсболка из сувенирной лавки и, конечно, фотоаппарат из новых модных, с зумом до самого синего моря. Изя пошел обработать свежее тело, авось удастся выжать копейку.
Это было кстати, кстати было и то, что Изя не только не здоровался, но и не прощался, иначе пришлось бы что-то объяснять. Понять, когда Изя врет, а когда нет, было нереально. Изя верил в то, что говорил. Ни один детектор лжи не помог бы. Так что Антон мог просто не верить, с вероятностью процентов в пятьдесят все будет хорошо – никаких Сдвигов,
Антон отлепился от стены кафешки, поправил ремень сумки. Когда Изя закончил с туристом и, спрятав деньги куда-то глубоко под бесконечными слоями своей одежки, оглянулся, Антон был уже слишком далеко, чтобы было смысл кричать ему вслед. Изя и не кричал. Изя Корчевский вдруг перестал горбиться и, выпрямившись, внимательно смотрел вслед Антону. Если бы Антон обернулся, он увидел бы, что Изя стоит по стойке смирно с естественностью, доступной лишь кадровым военным.
По логике, Антону надо было в метро – в подземке Дворника не видели никогда. Нырнуть под красную букву «М», вон светит – два шага и привет, синий вагончик… Но после прошлого раза Антон зарекся. Если бы идти было не час, а пять, Стрельцов все равно предпочел бы пешком. Один раз повезло выбраться, второго раза не будет.
Антон не хотел себе в этом признаваться, но то, что он был одним из самых успешных торговцев, объяснялось только одним. Он не боялся Москвы – он ей не доверял. Чувствовал на коже взгляд зверя, протянувшегося улицами, раскинувшегося площадями, вверх ударившего домами и башнями, вниз ушедшего эскалаторами, туннелями, колодцами. Ждал, когда потянется, – ответить ударом на удар не мог, оставалось только держать дистанцию.
Камень с крестом в начале Кутузовского. Все-таки это не дом – кусок скалы. Откуда бы? Ледник принес? Опустился на колени. Глупо – спиной к проспекту, только пока помогало – что-то же должно было помогать возвращаться?
Шорох – тихий-тихий – то ли есть, а то ли показалось. Кто-то другой, более смелый, вернее, не слишком умный, не обратил бы внимания. Кто-то другой, более решительный, бросился бы к стене Периметра. Антон – замер. Снова тихо, может, какая тварь мимо шла, может, просто ветер? Обычно рядом с Периметром все спокойно, только слово «обычно» трудно проговаривается в этом городе.
Шорох, шелест – на этот раз ближе. Рядом. Словно тень поднялась с земли. Встала и обрела плоть. Наверное, есть случаи, когда приметами стоит пренебречь. Сердце – предатель – колотит в грудину. Не дышать. Не моргать.
Черные шины не катились – стелились по асфальту. Будто создавали их с дорогой единым целым и лишь со временем отделили подвижное от неподвижного. Литые диски в человеческий рост, не машина – кабина, подвешенная между тремя колесами, – два спереди, одно, поменьше, сзади. Водитель – сделанный в том же цехе. За два метра ростом, перетек из кабины на землю, уперся сапогами на толстой подошве в брусчатку. Черные кожаные штаны, переливающийся от темно-синего до серебристого фартук на голое тело. Бледная кожа, лысый череп. Руки – сплошные жилы под тонкой кожей. Для гармонии не хватало татуировок и мощного пирсинга. И глаза. Неправильные. Такие пригодились бы восточной принцессе – с поволокой, огромные карие капли – кажется, сейчас заплачет – вытекут, останутся мертвыми пустые глазницы.
Антон так и смотрел не мигая, как водитель трицикла приближается к нему с видом энтомолога, обнаружившего редкую, при этом особо ядовитую разновидность какой-нибудь тропической осы.
Антон уже не старался быть неподвижным, он не смог бы шевельнуться, даже если бы захотел, правда, и водитель старательно держал дистанцию, перемещаясь по дуге, в фокусе которой был Стрельцов.
Наверное, это были слова. Слишком низко, глухо, слишком медленно, чтобы понять. Антон даже не успел попытаться, когда гигант вышел из своего экипажа, подошел к Стрельцову, который все так же не мог шевельнуться… и ударил. Раскрытой ладонью в грудь, так, что по всему телу дрожь. Боли не было. Было чувство, что с ним сделали что-то неправильное, искривили, сдвинули. Так бывает, когда заскакивает сустав, и пусть ничего не болит, невыносимо хочется дернуть рукой, поставить сустав на место.
Гигант уже поднялся в кабину и бесшумно двинул – в сторону центра. Не торопясь, а и десяти секунд не прошло – точка в конце проспекта.
Антон опустился на камни мостовой. Рядом лежал булыжник, вывороченный сапогом водителя трицикла. Намеки нужно понимать. До Антона наконец-то дошло, что именно ему сказал водитель. Это было странно. Как проявившийся негатив, так же отчетливо Антон осознал смысл фразы, которую минуту назад не пытался запомнить, да и не мог понять. «Дворник тебе поможет».
Ну да, кто же еще? Дворник. На этот раз Изя не соврал.
Повернуть назад. Только отдышаться, встать и – до ворот Периметра рукой подать. Сейчас, как же! Стрельцов тяжело встал, выдохнул, поправил сумку на ремне и шагнул в сторону центра. Не потому, что смел, и не потому, что упрям. Стрельцов разучился жить без своей Елены. Ему было плохо, когда он просто пытался себе представить, как это – без нее? Так привыкают к тому, что утром светает, так больно, если скажут – дальше только ночь. Антон просто хотел, чтобы не было больно. Больше ничего.
Стрельцов свернул во дворы. Это Дворник может ездить по Кутузовскому, Антон рисковать не будет. Пусть пока еще не видно машин, пусть и рано, он по проверенному маршруту – дворами, мимо поросшей красным мхом трансформаторной будки, по берегу Ловчего озера. На самом деле, какое оно озеро – так, вечная лужа на прогнувшемся асфальте. Пусть в Москве не бывало совсем уж жарко, но и того, что бывало, должно было хватить, чтобы осушить озеро глубиной в пару сантиметров. Должно было, но не хватало, вероятно, нужно было что-то помощнее солнца для такой работы.
Еще комары. Не кусаются, вьются в воздухе – прямо перед глазами, пытаются сбить с пути.
Убогая тропинка между озером и будкой, чуть правее в сторону – красный мох вопьется, никакая ткань не убережет – взрежет, вгрызется и не отпустит. Чуть левее – озеро, на то и ловчее, выбросит волну – и откуда возьмется на такой глубине, – затопит, сшибет с ног, не выпустит, затянет на свое дно – захлебнешься в столовой ложке дворовой воды. И не останется ничего – ни одежды, ни костей, так же будут слегка дрожать волоски мха, так же время от времени пробегать рябь по поверхности.