Крымский Ковчег
Шрифт:
– Может себе позволить?
– Надеюсь.
– Лучшая сделка в твоей жизни! Угадал? Антон, сколько ты берешь, процентов пятьдесят?
– Пока хватает.
– За бензин хоть доплачивают?
– И за бензин тоже.
– В оба конца?
– Обычно я возвращаюсь. За это и платят.
– Но ведь можешь и не вернуться. Рано или поздно – все остаются здесь, да, Антоха?
«Мерс» гнал по Москве, по идеально пригнанным камням брусчатки. Падшие предпочитали камень асфальту. Падшие могли позволить себе любые предпочтения. Тысячи приезжали на Центральный вокзал. Тысячи были готовы мостить дороги, красить, вывозить мусор, стоять у прилавков и на панели, нажимать
Три спецвокзала, три подземных терминала на глубине пятьдесят-семьдесят метров, три осколка Периметра – на юге, севере и востоке, каждый за десяток километров от кордона таманцев. Все те же минные поля, пропускная система и неразговорчивые бойцы генерала Парыпина.
Когда-то был четвертый вокзал – Западный, в Одинцово. Спецгруппа «Моссад» пыталась проникнуть в Москву через него. Вся операция заняла две минуты, все шло по писаному, пока весь вокзал не погрузился во что-то, что, судя по съемкам камер спецназовцев, больше всего напоминало густую черную смолу, которая заполнила все помещения терминала достаточно быстро, чтобы не успели уйти, и достаточно медленно, чтобы наблюдатели на всю жизнь запомнили, что такое умирать в муках. Смола, игнорируя законы притяжения, сначала залила все входы и выходы, а потом уже занялась «моссадовцами». По очереди. Черное вещество потихоньку прибывало, и средний его уровень в терминале достигал всего сантиметров десять, когда утонул первый из бойцов, попав в свой персональный колодец. Смола просто потекла вверх, обволакивая, пока не накрыла с головой. Каждый из них тонул в этом веществе, хотя вокруг было еще полно воздуха. И каждый из еще живых знал, что с ним произойдет. Они пытались друг другу помочь. Один застрелился.
Позже спуск в терминал забетонировали, но пост таманцев оставили и даже подогнали бронетехнику. На всякий случай.
Больше попыток силового проникновения не было. Было понятно, чем это кончится. Падшие не ведут переговоры. И всегда рады новым жертвам.
На трех оставшихся вокзалах таможенники – таманцы, работа не по инструкции – по уставу. В первый зал – свободный доступ. В зале – все снять, все оставить. Второй зал – санитарная зона, сканеры выдернут температурящих, остальные идут дальше – в третий зал. Падшие не боятся болезней, просто им нужны здоровые работники. Снова сканирование – проверка, все ли осталось в первом в зале, не вздумал ли кто взять с собой в Москву что-то, кроме собственного тела.
Четвертый зал – получение спецовки, обуви и кредитки. Теперь до конца службы их единственная собственность – комбинезон, кеды и карта в специальном кармане. Из четвертого зала – только вперед, уже не вернуться.
Яркий алый комбинезон, того же цвета пластиковые кеды – можно поменять на новые раз в год. Если повезет, в них они и вернутся домой. За Периметром будут служить бессменно – не порвутся, не потускнеют, сами по себе артефакт – на черном рынке комплект стоит как подержанная легковушка. Одно время комбинезоны скупали военные.
Главное для контрактника – карта. На ней уже есть деньги, только воспользоваться ими смогут лишь по истечении контракта. Стандартный – пять лет. Меньше не бывает, больше – всегда пожалуйста. Доживают единицы. Своего рода лотерея, почти беспроигрышная, – в случае гибели игрока деньги получает семья.
Карта – одновременно пропуск. У ворот Периметра нужно приложить к сканеру – зажжется желтый, и автоматические ворота выпустят контрактника на свободу. Точнее, на территорию генерала Парыпина. У генерала могут быть свои соображения по поводу отработавшего контракт. Но до срока на сканере неизменный красный. Красный вообще будет главным цветом в их жизни на весь срок контракта.
В комбинезонах, с картами, одинаково испуганные, одинаково решимые – заполнят платформу и вольются в уже поданные шаттлы. Двери закроются, чтобы открыться глубоко под землей, глубоко под Москвой.
Центральный вокзал. Сюда прибывают шаттлы со всех внешних вокзалов. Пять вагонов – двери во всю длину, две створки – вверх и вниз, как огромная пасть.
Махины движутся по своему короткому маршруту гладко и бесшумно. Прибывают всегда полные, выплевывают людей в красном, уходят всегда пустые. Никто никогда не видел машинистов этих огромных серебристых вагонов без окон, без фонарей.
Центральный вокзал – последний, самый нижний из подземных этажей этой Москвы. Выше – девять уровней – казармы. Восемь часов в день приехавшие будут проводить здесь. Еще около часа в день – на самом верхнем, десятом, уровне – в столовых. Контрактников будут вполне сносно кормить, на койке будет свежее белье, в санузле – мыло и горячая вода.
Пятнадцать часов в день – каждый день – они будут работать в самом опасном городе планеты.
Сначала в Москву потянулись ко всему умеющие приспособиться узбеки и таджики. Потом махнувшие на все рукой мужички из славянских сел и моногородов. Мало кто возвращался, но деньги шли регулярно. По истечении контракта.
Москва, как и в прежние времена, пожирала людей, изменилось лишь то, что теперь она за это исправно платила. Со временем появились и такие, как Антон, – свободные торговцы.
Транснациональные компании зарабатывали миллионы на московском туризме, не обходилось и без сувениров. Но когда речь шла об артефактах, большим парням приходилось отойти в сторону. Падшие продавали этот товар только по системе из рук в руки. Продукт штучный, дорогой, но всегда востребованный.
Оберегам не нужна была ни реклама, ни торговые сети. Артефакты. Обычно камни, редко украшения – браслеты, кольца, броши, часто – часы или коммуникаторы. Слабые дешевые, рассчитанные на часы, на дни, почти не покидают пределы Периметра. Дорогие долгоиграющие – вывозятся и через хаб разлетаются по всему миру.
Купить можно двумя путями – либо получить предложение от падшего, либо обратиться к торговцу. Такому, как Антон.
Артефакты, обереги исполняют желания. Слабенькие – «ведьмины слезы», «черный янтарь», синие и красные «крабы» – на вид почти что бижутерия, только к хозяину такой безделушки перестают цепляться все мелкие болячки, его не обрызгает грязью несущийся мимо грузовик, не уволят из-за сокращения… Безвредные игрушки, и цена на них – высока, но не запредельна. «Крабика» можно и на движок грузовика поставить. Год как минимум даже не заглохнет ни разу, какого бы года не был агрегат. Артефакты вообще с техникой лучше работали, чем с людьми, дольше заряд свой отдавали. По слухам, у доброй половины водил Питера пусть и дешевка, но что-то на машине было. Чтобы тормоза лучше работали, чтобы кривая вывезла…
Антон, кроме подарка для Лены – «ведьминой слезы» с первой ходки, больше в дом ничего не привозил. Тот, кто общался с падшими, не мог поступить иначе. Была бы его воля, он бы и «слезу» отобрал, но Ленке нравилось.
Были артефакты и специализированные. Как правило, те, что помощнее. «Волчий камень» лучше любого стимулятора – и никакого последействия: от недели до двух – не ешь, не спишь, а сил хоть отбавляй. Говорят, комитетчики заказывали, сильно интересовались, только так и не решились на серьезные покупки – непонятно, как к делу приспособить, – хранить артефакт невозможно, через месяц от него толку как от обычного булыжника, а когда понадобится, по-быстрому артефакт у падших не купить. Антон слышал, что есть и подсевшие на «волчий» – закупают один за другим.