Крымский выбор
Шрифт:
Стало темнеть. Подъехали к поселку Корсунь-Шевченковский Черкасской области. Автобусы заблокировали. Вдоль дороги стояли молодые ребята с бутылками – коктейлями Молотова. Нападающие разбили в нашем транспорте окна, кидали внутрь коктейли Молотова. Рядом с нами парень схватил бутылку, залетевшую в окно, и отбил обратно – обжег руку. Нам кричали выбрасывать оружие, но у нас ничего не было, кроме маленьких черенков и касок. Мы их вышвыривали в окна. Затем нам приказали выходить, обещали не бить, но, если не выйдем, грозили, что сожгут заживо в автобусах. Мы проходили по одному. Перед автобусами выстроились коридоры людей с дубинками, арматурой в руках. Избивали каждого. Покалеченных людей тут же швыряли на обочину лицом вниз.
Нам кричали: „Сволочи,
Потом поднимали по одному, обыскивали, разбивали телефоны. Искали оружие. Затем снова валили на землю, снова пинали. Крымчан избивали обычные жители, но поодаль стоял мужчина с автоматом Калашникова.
Когда всех проверили, поднимали и направляли бежать (а кто уже не мог – почти ползти) обратно по коридору из людей с дубинками и железными прутьями к своему автобусу. Нужно было петь гимн Украины и кричать „Слава Украине“, а в это время опять избивали.
В автобусах заставляли ложиться на стекла. Наш транспорт был полностью разбит, колеса разрезаны. Нас на этой машине вывезли в поле – в 10 км от поселка. Там бросили. Было темно, холодно. Ранены были практически все, кому-то досталось больше, другим меньше.
Решили пойти в народное ополчение, чтобы в Крыму не было провокаций, потому что они грозились прийти сюда, „навести здесь порядок, очистить Крым от кацапов“».
Артем Леонтьев:
«20 февраля около четырех часов дня наш автобус остановили близ Корсунь-Шевченковского. Я услышал выстрелы, ребята в автобусе легли, а я поднял голову, чтобы посмотреть. Мужчина в этот момент выстрелил из охотничьего ружья в мое окно, стекло разлетелось, и один осколок попал мне в глаз. Затем нас по одному выводили из автобусов и били, обзывая москалями. Мне досталось дубинкой по голове. Пошатнулся, поставили на колени, заставили петь гимн Украины. Издевались. Потом нас загрузили в автобусы и вывезли. Страшно стало, когда водитель вытащил ключи и убежал. Мы отъехали недалеко от блокпоста, где нас обещали убить. Вооруженные люди могли „наиграться“ с оставшимися пассажирами и вернуться за нами. Кто-то убежал в лес, но мне было плохо, я долго сидел в автобусе, затем приехали машины из нашей колонны, оказалось, что их тоже отпустили. Наш транспорт не мог ехать дальше: стекла разбили, шины порезали или прострелили, а сам салон облили горючим: одна искра – и все бы воспламенилось. Нас рассадили в уцелевшие автобусы. Я плохо помню дорогу назад. Глаз распух, ноги отекли, а спина ныла. 21 февраля сразу поступил в больницу Семашко».
И подобных историй мы услышали десятки…
Заседания по Корсуньской трагедии наш Комитет проводил раз в две недели. Уже в начале работы на нас вышли правозащитники Дмитрий Ермолаев и Александр Дюков, который впоследствии написал книгу «Белая книга преступлений на Украине» и презентовал ее во Франции. Они пообещали нам содействие в передаче собранных нами документов через российские правозащитные организации в Европейский суд по правам человека. Договоренность у нас была такая: мы завершаем крымскую часть расследования и передаем материалы в Москву а они их дооформляют и передают в ЕСПЧ. А через несколько дней появились и представители телеканала «Звезда», мы познакомились и совместно стали проводить видеосъемки: часть людей приглашали в Верховный Совет, и каждый из них рассказывал о тех страшных событиях, участниками которых им пришлось стать, о том, как над ним издевались. Потом мы выезжали в крымские города и районы к пострадавшим, которые по каким-либо причинам не могли приехать в Симферополь, и в результате этой работы на основе работы Комитета по защите прав людей, пострадавших от майдана, появился фильм о Корсуньской трагедии.
А в марте-апреле 2014 года мы подготовили первый пакет документов: пояснения, заявления, фотографии, справки о побоях – порезах, гематомах, переломах (пострадавшие, которых мы нашли в первые две-три недели, успели их снять в лабораториях судмедэкспертизы). Одному парню специально проехали легковой машиной по голове, и он долго лежал в коме, его интервью есть в фильме, и виден страшный шов на голове. Все материалы, в соответствии с законом, мы направили по месту совершения преступления – в Черкасскую область, но, естественно, после референдума никто оттуда нам не ответил. Мы выждали еще месяц и имели полное право передать эти документы в Москву, а оттуда – в ЕСПЧ, но тут произошла Одесская трагедия, началась война на Донбассе, и получилось, что все общественное внимание переключилось туда, а наши проблемы, наша боль отошли на второй план.
Но мы продолжали собирать документы и затем передали их Наталье Поклонской в ее бытность Прокурором Республики Крым, а дальше этим делом уже должны были заниматься следователи, которые, насколько мне известно, еще какое-то время проводили опросы и продолжали выяснение обстоятельств трагедии. Где-то материалы так и лежат в прокуратуре, так и не доведенные до ЕСПЧ.
Андрей Чумаченко, юрист, в 2014 году в качестве члена правозащитного комитета «Дело чести» был включен в состав Комитета по защите прав людей, пострадавших от майдана:
– В состав комитета меня пригласил Валерий Евгеньевич Косарев, и я сразу дал свое согласие. Тем более что я отслеживал события, происходящие в Киеве, начиная с ноября 2013 года и, разумеется, имел на их счет свою позицию. Собственно, о произошедшей в ночь с 20 на 21 февраля под Корсунь-Шевченковским в Черкасской области трагедии я тоже узнал от него – до этого о случившемся только циркулировали какие-то неясные слухи, с самого начала ситуация не получила широкой огласки. Валерий Евгеньевич предложил мне фактически стать его заместителем в создающемся комитете – заниматься организационными и юридическими вопросами. Изначально перед нами стояла задача выявить тех, кто пострадал при нападении националистов на автобусы с крымчанами, возвращавшимися из Киева с акций «Антимайдана». Потому что, в силу того что в это время начался развал власти, правоохранительные органы заявления избитых и искалеченных людей игнорировали. Потерпевшие метались между милицией, прокуратурой, СБУ, больницами, искали помощи, но фактически оказались в вакууме.
Первое, что мы сделали – созвали пресс-конференцию, на которой объявили о создании соответствующего Комитета, дали свои контактные телефоны, сообщили о запуске горячей линии и предложили пострадавшим обращаться к нам, направили письма в местные правоохранительные структуры, чтобы они передавали нам данные обратившихся на местах с заявлениями. Также попытались установить всех, кто мог находиться в ту ночь в разгромленных автобусах и сожженных автобусах, и люди, которые были напуганы и ошарашены произошедшим, наконец почувствовали, что к ним хотя бы кто-то проявляет внимание. Заработало и сарафанное радио, начались телефонные звонки, которые мы фиксировали, и пытались оказывать какую-то помощь. И уже в первые две-три недели мы установили около 150 человек, которые ехали в тех автобусах, опросили большинство из них, чтобы выяснить реальную картину случившегося.
Также по нашим обращениям в состав комитета были привлечены сотрудники ФСБ, вошла в него и прокурор Крыма Наталья Поклонская, которая затем вместо себя делегировала своего первого заместителя. Связались мы и Фондом исторической памяти в Москве, где нам предложили содействие в подготовке материалов для последующего обращения в Европейский суд по правам человека и привлечения международного внимания к этому чрезвычайному происшествию. Тем более что трагедия под Корсунь-Шевченковским на тот момент стала первым в современной истории Украины ярким примером проявления массового насилия по национальному и политическому признаку – предвестьем последующей трагедии в Одессе и войны на юго-востоке. Потому что если насилие на майдане расценивалось как противостояние с властными структурами, то под Корсунью это уже был вариант гражданской войны, где основой явилось противостояние людей из одного государства, но по языковому и этническому признаку.