Крымский выбор
Шрифт:
Глава 4
А еще одним переломным для меня моментом стала Корсуньская трагедия.
23 февраля меня вызвал председатель крымского парламента Владимир Константинов, сообщил о массовом избиении в Черкасской области в ночь с 20 на 21 февраля крымчан, возвращавшихся с акций «Антимайдана», и дал поручение срочно сформировать комиссию по расследованию этого происшествия: «Изучите этот вопрос, соберите сведения о пострадавших на местах, а Верховный Совет окажет всестороннюю помощь!»
Спикер подписал распоряжение о создании комитета по защите прав людей, пострадавших от майдана, и я начал его формирование – пригласил независимого юриста Андрея Чумаченко, которому я очень благодарен за активное участие на общественных началах, подключил других юристов, нескольких
Буквально за две-три недели мы пообщались с более чем тридцатью ребятами, которые были в этих автобусах – проводили опросы, записи, выясняли, у кого из них есть видео или фото с телефонов, но таких было очень мало, потому что телефоны у большинства почти сразу отобрали и разбили. Наша работа осложнялась еще и тем, что в разгромленных автобусах были не только крымчане, но и жители Херсонской и других областей юга Украины, поэтому актуального списка пассажиров не было. Многие садились, просто зная номер своего автобуса – людей из Киева мы забирали спешно, когда началась стрельба. Во время нападения на автобусы под Корсунью части ребят удалось спастись: они убегали по полям, а им стреляли в спину. Некоторые из них дали свидетельские показания, что они видели убитых: тела лежали во рву, мимо которого они пробегали. Что было с этими трупами потом, сколько их было, куда они делись – до сегодняшнего дня никто не знает. Но мы не имеем никаких сведений о людях из Херсона, Николаева, да и всех пострадавших крымчан не смогли переписать. Если родственники погибших из Херсонской области и обращались в правоохранительные органы Украины, то мы об этом не знаем, не было обращений, разумеется, тем более после присоединения Крыма к России. Поэтому на сегодняшний день однозначно трудно сказать утвердительно, были ли на самом деле погибшие, но мы ссылаемся на слова ребят, которые видели трупы, фамилии и адреса их нам известны.
Рассказы пострадавших вызывали ужас и недоумение, могло ли подобное вообще произойти в цивилизованном государстве. Особенно страшно было слушать рассказ женщины, которую не только избили, сломав ей несколько позвонков, но и угрожали подвергнуть групповому изнасилованию…
Андрей Булышкин:
«Утром 20 февраля мы выехали из Мариинского парка (Киев). Из города пришлось выбираться окольными путями: столица была окружена блокпостами. Первый раз попали в переделку возле Белой Церкви. Там наши машины забросали камнями, в одном автобусе разбили стекла. Вдоль обочин стояли вооруженные люди, у многих в руках были бутылки с коктейлем Молотова. Наша колонна, состоящая из семи автобусов, развернулась обратно. Мы не рискнули двигаться дальше. Так доехали до Корсуня-Шевченковского, где нарвались на засаду. Там люди были вооружены намного сильнее, чем под белой Церковью.
Из огнестрельного оружия они палили по окнам автобусов, стекла разлетались вдребезги. В это время другие люди, поджидавшие нас на блокпосту, заливали транспорт вместе с пассажирами бензином, кидали внутрь бутылки с зажигательной смесью. Я заметил, как в автобус закинули петарду, но наш атаман успел выбить ее из салона, чтоб машина не вспыхнула. Мы все были пропитаны горючим. Мокрые, вонючие, выходили по одному на дорогу. Каждого из нас прогоняли сквозь строй вооруженных людей. Нас избивали палками, дубинками. Атаману битой попали в правый висок, крепкий мужчина, он сразу не упал. Тогда его специально сбили с ног, отшвырнули в ров. За ним вышел я – и получил удар в бок, после чего оказался в той же яме, но не лежал, а стоял на коленях. Командиру дали битой по зубам. Людей, лежащих во рву, пинали, несмотря на то что у каждого, кто туда попал, уже была травма. Спросили у меня, почему я в бушлате. Я ответил, что просто так, и за это опять получил удар в бок, в результате четыре ребра было сломано.
За то, что поехал на мирную акцию в Мариинский парк в почтенном возрасте, в 54 года, получил ботинком с металлической пластиной по лицу. Сломали челюсть, выбили два зуба. У парня, который лежал рядом со мной, сняли берцы, сказали: „Отправим трофей на Майдан“. Забрали и носки, вынудив ходить молодого человека босиком по битым стеклам в автобусе. И все время – побои: то палкой по голове, то дубинкой по спине. Мы уже не просили перестать бить – просили не убивать. Когда нас наконец отпустили, мы отъехали от страшного места всего несколько километров: наш транспорт разбили, фары выбили, приходилось освещать трассу фонариком, но так передвигаться было опасно. За селом водители ушли, оставив нас в автобусе одних.
Через несколько часов к нам подъехал кто-то из местных руководителей, возможно председатель какого-то местного поссовета. Сказал оставаться в автобусе, ждать, в лес не бежать – там каждого поодиночке найдут и зарежут. Он же привез нам печенье, воду и несколько пачек сигарет.
„Здесь вас не ждали, а в городе ждут, без моей помощи не справитесь“, – тогда объяснил он, взявшись провести нас через несколько подобных блокпостов. Под его контролем ехали через городище Корсунь-Шевченковский, а местные жители продолжали кричать нам в след „Ганьба!“, „Москаляку на гиляку!“, „Слава Украине!“ – то же самое, что мы слышали на блокпосте во время избиений. Автобусы продолжали забрасывать камнями, но уже никто не пострадал. Такое продолжалось до самого Крыма».
Владимир Котенко и Алексей Гребнев:
«Активистами мы приехали в Киев в ночь с 18 на 19 февраля. Въезд в Киев был перекрыт, повалены деревья, набросаны ветки, выломан дорожный знак. Автобус притормозил, чтобы объехать эту свалку, а люди, которые там дежурили, стали забрасывать наш автобус камнями, с водительской стороны выбили лобовое стекло. В Киев нас впустили, мы оставили автобусы в Мариинском парке. Всю ночь были слышны выстрелы, взрывы со стороны Майдана.
Утром 20 февраля толпа двинулась в нашу сторону, мы узнали, что нужно собираться. Всех женщин увели к станции метро „Арсенальная“, а мужчин, которые могли помочь, попросили встать щитом перед лагерем. Перед нами стояло оцепление „Беркута“, бойцы были без оружия, с одними щитами. Наша задача была охранять автобусы, затем – перейти к воротам, перекрыть движение.
Через какое-то время мы увидели, что наша колонна автобусов уезжает, транспорт загружен людьми. Началась стрельба, и с Майдана стали бежать люди не только с камнями и палками, но с автоматами. Мы успели запрыгнуть в транспорт.
При выезде из Киева трассу перекрыли. На дороге стоял комбайн, люди палили шины. Мы вышли из автобусов – толпа двинулась на нас. Кричали, звучала брань. Обзывали титушками, москалями. Спрашивали, зачем мы вообще приехали. В нас, живых людей, стали кидать коктейли Молотова. Мы хотели проехать, пытались договориться с ними, объяснить, что мы едем домой, но они не пропускали. Началась потасовка. Наш сотник вышел на переговоры, его головой ударили в лицо, потекла кровь.
В нашу сторону продолжали лететь бутылки с зажигательной смесью. Прозвучало несколько выстрелов – люди с блокпоста стреляли в толпу, и сразу же парни понесли мимо меня раненого мужчину, ехавшего в нашем автобусе. Мы поняли, что нужно уезжать. Дорога шла под мостом, а сверху колонну обкидывали камнями. В автобусе на тот момент уже было разбито боковое стекло.