Крымскй щит
Шрифт:
— И как вас везли? — спросил дядя Митя.
Володя начал рассказывать.
Наш катер, остроносая, низко сидящая посудина с двумя пулемётами, на баке и на корме, отошёл от причала сразу после полудня. Полтора десятка немцев, солдаты и офицеры, десяток их раненых да несколько немолодых штатских в замасленных спецовках. И мы, полсотни ребят, собранных из разных станиц и хуторов.
Большинство наших со слезами на глазах смотрели, как дрогнул и начал удаляться родной берег. Но смотреть довелось недолго: немцы загнали нас в трюм, а на палубе разместили раненых солдат. Мне досталось место прямо под трапом; отсюда я видел, как над входом в трюм стоял высокий и худой священник, широко расставив ноги. Наперсный крест раскачивался, свалявшаяся борода клочьями спадала на подрясник, серые от проседи космы лежали на плечах. Второй крест он, как защиту, держал над головой. По бокам, прикрывая выход из трюма, стояли два унтера с автоматами.
Едва катер отошёл от причала, началась болтанка. Волны достигали палубы, солёные брызги начали залетать даже к нам. И вдруг — оказывается, катер уже вышел в открытое море, — нас выгнали из трюма на палубу, а сами немцы, исключая раненых, попрятались.
Все ребята задрали головы к небу, а там появились краснозвёздные самолёты. Шесть двухмоторных бомбардировщиков; раньше я не видел таких…
— А я вот всё хотел спросить, — подал голос Егорка. — А чего нас вообще в Крым повезли?
— Ну, как же, кто ж им ещё, гадам, брёвна рубить да тесать будет, — невесело протянул едва видимый в темноте Щегол.
— Что ж ты у немцев не спросил? — хмыкнул вислоусый мужик в кепке, который представился при знакомстве как дядя Митя. — Они бы тебе всё и рассказали, про свою сратегию с тахтикой.
Он нарочно коверкал слова.
— Как же, спросишь у них… — протянул Егорка.
— Да здесь фокус простой, — сказал Сергей Хачариди. — Отправляют рабов морем, так дешевле, а ближайший спокойный для них порт — Севастополь. На той стороне у них с транспортом жидко — там и наш флот близко, и авиация, а до Одессы везти крюк какой: больше затрат, чем навару. Так говоришь, наши бомбовозы налетели?
— Ну да. Только какие-то не такие, не как СБ, которые над станицей пролетали…
— Наверное, английские, «Бостоны». Давай дальше.
Началась бомбёжка, а со всех кораблей и катеров (их в проливе было немало, в том числе быстроходные десантные баржи, сторожевые и торпедные катера) открыли зенитный огонь. Зеленоватые и голубые дымные трассы тянулись к самолётам, вспухали и рассеивались грязно-дымные облачка снарядных разрывов, но лётчики буквально утюжили пролив, отыскивая цели.
— Машите руками, свиньи! — крикнул на ломаном русском офицер и резанул из автомата поверх наших голов.
На других кораблях и катерах, которых было много в море, русских, где они были, тоже заставляли размахивать руками, чтобы видели с самолетов.
Но лётчики, похоже, с этим не считались. Белые столбы воды поднимались по курсу и у бортов. Вот два столба воды взметнулись недалеко от нашего катера. От взрывов корпус словно дважды сжало и тут же распрямило. Глухо и тяжко ударило в борта, брызги окатили палубу, но, наверное, осколки ушли вверх, а корпус хоть прогнулся и заскрипел, но уцелел.
На несколько секунд мы замолчали (а до этого, не сговариваясь, кричали что-то вроде «Давай», «Лупи», «Так им, гадам») — и в это время бомба угодила в соседний катер. Вспышка и взрыв, не глухой, как при попадании в воду, а резкий и громкий, чёрное облако, — и вот лишь обломки, да пара пустых спасательных кругов и какая-то плавучая мелочь колыхались на волнах.
— Да, то всё орали, а тут дыхалку перехватило… — подтвердил и Саша.
— Ещё бы, — кивнул Хачариди. — Давай, рассказывай дальше.
Наконец пулеметы и зенитки замолчали: самолёты, все шесть, ушли на восток. Поодаль горела, но пока что вроде не тонула, большая самоходная баржа, в которую тоже угодила бомба. Ещё чуть дальше два немецких катера медленно кружили — наверное, кого-то подбирали из воды.
До Керченского причала наш катер дошёл благополучно. Прежде чем согнать нас на берег, с палубы убрали перепуганного, но живого священника. Он прикрывал крестом голову и не мог встать. Солдаты подняли его и почти на руках снесли по трапу вниз с катера.
— А зачем им поп, как ты думаешь? — спросил невидимый в темноте Шурале.
— А кто их поймет, — отозвался Сергей Хачариди. — Может, в какую-то их часть понадобился. У них же там, на полуострове, и словаки есть — а они вроде как православные. Всё, спать. Дядя Митя, ты первый на часах. Я сменю…
…Как мы спали в ту короткую ночь!
А утром — не знаю точно, во сколько, но солнце уже поднялось над горами, — нас разбудили. Сборы оказались недолгими: подобрали остатки еды, партизаны проверили оружие и пошли навстречу солнцу.
Какое-то время шли молча: ты впереди, следом мы и Шурале, дядя Митя — замыкающим.
Через полчаса, когда мы пробирались по длиннющему откосу горы, ты спросил меня:
— И что там было в Керчи?
От причала до железнодорожных путей было недалеко, но сначала нас загнали за изгородь из колючей проволоки, и там мы прождали до утра. Когда солнце уже начало припекать и очень хотелось пить, охранники — кажется, татары (мы ещё не научились уверенно различать жителей Крыма), — погнали нас, как стадо, на платформу. Следом пригнали ещё несколько групп кубанских подростков, девчат и парней.
Скоро подошёл состав товарных вагонов, на которых было написано «Джанкой». Мы держались вместе и погрузились в один вагон, в котором ничего не было, никаких лавок и сидений. Пришлось садиться прямо на грязный пол, от которого шел тошнотворный запах гнили, дерьма и падали. Едва закончилась погрузка, — а места оказалось мало, сидеть пришлось впритык, — дверь закрыли и заперли. Дышать стало нечем от тяжкого запаха и жары. Кто-то заплакал, кто-то начал стучать кулаком в дверь, но из-за двери только прикрикнули с сильным и незнакомым акцентом, и — всё. Правда, скоро состав поехал, в щели, на ходу, полился свежий воздух, и стало немного легче.