Крымскй щит
Шрифт:
Ядро «диверсионной» группы составляли пять человек: признанный лидер её и командир Сергей с труднопроизносимой на русский язык фамилией Хачариди, которую переиначили в отряде на Христаради. Причем не столько в шутку даже, сколько для простоты обращения, его «оруженосец» Володя, парочка непримиримых друзей Арсен Малахов и Давид Делиев и Ваня Заикин. В сегодняшней акции к ним прикрепили белобрысого Яшу Цапфера, Вальку Кравца и хронически мрачного Шурале Сабаева.
В стереоскопическом круге сошедшихся линз Эски-Меджит выныривал из ночной мглы редкими освещёнными островками. В них, подкрашенные желтизной электричества, возникали картинки ночного умиротворения: куда-то пробежала через майдан, трусливо поджав хвост, бродячая собака; на половицы террасы упал оранжевый прямоугольник света, и на пороге комендатуры возникла сутулая, поперек себя шире фигура в одних галифе и исподней сорочке, прошествовала вперевалку к резным перилам за известной надобностью…
Длинная тень часового у просевшей, будто обрюзгшей от старости, башни перекочевала справа налево…
И, наконец, в поле зрения Беседина возник, словно восставший над чёрным омутом ночи, гранёный обелиск минарета с круговым балкончиком для муэдзина. Старая мечеть [31] , которая собственно и дала название посёлку и которую, как ни странно, вовсе не безбожная советская власть, а новая, «освободителей мусульманства», приспособила под «культурное заведение», высилась на пригорке, будто переглядываясь с руинами древней, неизвестно чьей, хотя и с поздним тюркским названием крепости, что ютилась на крутых склонах горы напротив.
31
Эски-Меджит — старая мечеть (тат.).
Небольшую, мощённую булыжником, площадку перед мечетью, где правоверные обычно оставляли свою обувь, заслоняли от командира чёрные, частично посеребрённые снегом кроны древних тутовников.
— Что-то они долго возятся, — проворчал Фёдор Фёдорович, отняв от глаз бинокль. — Сколько уже?
— П’ятнадцять хвылын, як крутити почали… — не глядя на часы, отозвался Руденко. — Якщо тчого не трапилося, звичайно.
— Что ж наши тоже посмотреть напросились? — буркнул командир. — Чего не начинают-то?
И будто в ответ на его вопрос, кроны тутовников перед мечетью вдруг прорезали золотые блики огненной вспышки, громыхнуло раз, другой…
Немецкую гранату с длинной деревянной ручкой Арсений метнул прямо под ноги часовому, что крутился возле высоких дверей, завистливо заглядывая в узкую щель между резными створками в облупленной зеленой краске.
Оттуда, из щели, раздавались скрип стульев, табуретов и лавок, гомон и отдельные восклицания зрителей. Время от времени, перекрывая общий шум, прорывались в ночь звуки бравурного марша, свист и грохот авиабомб, торжествующий голос диктора провозглашал: «Den Siegeseintritt der SS Waffen…» [32]
32
Победоносное наступление сил СС… (нем.).
Должно быть, до демонстрации собственно фильма, про который, оценив афишу на глинобитной стене, осетин Далиев лаконично заметил: «Вах, какая!», дело ещё не дошло, а Арсений молча попытался содрать томную блондинку с волнистой асимметричной прической: «Коmm zu mir, meine Liebe!» [33] на память, да она, зараза, расползлась в пальцах — намокла.
Крутили киножурнал фронтовой хроники. «Weltspiegel» [34] — судя по готической надписи на борту «передвижки», — небольшого фанерного фургона, размалёванного то ли наспех, то ли безо всяких таланта и умения, рекламными уродцами киногероев и плагиаторш Марлен Дитрих.
33
Возвращайся ко мне, моя любовь! (нем.).
34
«Всемирное зеркало» (нем.).
Зрелище успехов «Totenkopf» [35] , надо полагать, было не таким уж и захватывающим для непосредственных участников других жизненных хроник, которым недавно ещё довелось месить грязь отступления отнюдь не под оптимистические песнопения, а под рёв советской дальнобойной артиллерии с Таманского берега. Поэтому, заставляя испуганно шарахнуться часового, из дверей то и дело выходили перекурить то какой-нибудь унтер-офицер в наброшенном на плечи кителе — в духоте «клуба» было жарко, как в прачечной, — то солдаты в распахнутых шинелях поверх тёплого белья, и тогда часовой бросался к ним с расспросами…
35
3-я танковая дивизия СС «Мертвая голова».
«Старших офицеров что-то не видно», — отметил Сергей.
— Погоди, когда кто-нибудь выйдет, — прошептал он на ухо Арсению, притаившемуся в тени изгороди. — Чтобы побольше осколками накрыло, а не досками от двери…
— Как только рванёт… — обернулся Хачариди к остальным, — …вы вокруг мечети. Вы справа, вы слева… — кивнул он поочередно друзьям-соперникам Далиеву и Малахову. — Прижимайтесь к стенам и палите короткими очередями, но часто. Вроде как нас тут до хрена и больше. И орите как резаные… — добавил он.
— А что орать-то, дядь Сергей? — сглотнув горлом, спросил Яшка.
Как всегда, перед самой дракой командирский пафос его куда-то улетучился, уступая место готовности быть № 2, а то и З—4… в общем, обыкновенным мальчишкой… — перед таким безоговорочным авторитетом, как дядя Сережа Хачариди.
— Что хочешь, то и ори, только по-русски, — бесшумно отстёгивая сошки пулемёта, добродушно проворчал Серёга. — За Родину, за Сталина и мать его так…
— Чью? — рассеянно переспросил Цапфер, нервно стискивая цевьё ледяными пальцами.
— Гитлера, разумеется.
— А-а…
— А вот и он сам! — уже в полный голос рявкнул Арсений и отодрал кольцо чеки из-под донца рубчатого стального цилиндра. — Эй, Гитлер, лови!
Толчком плеча распахнув створки, и впрямь из дверей мечети вышел поджарый немец с характерными усиками и косой челкой, разве что на носу его поблескивало пенсне в тонкой оправке.
Граната с невинным стуком булыжника ударила в известняковую плиту порога, обшарканную поколениями правоверных, словно хлебная корка, изъеденная мышью, подскочила…
Немец невольно отпрянул назад, но тут же, подняв пенсне на лоб, нагнулся, близоруко прищурился.
Граната лопнула гулко и звонко, — как удар молота по ушам в пустой цистерне, — и кровь брызнула на булыжники, словно мясник выплеснул из лохани кровавые потроха освежёванной туши.
— Давайте! — Сергей деловито подтолкнул Арсения, невольно подавшегося от взрыва назад, и, подхватив пулемёт за рукоятку для переноски, обогнул морпеха.
Ровным шагом, словно в мирное время по команде «на огневой рубеж» учебного тира, он направился к разорванной и окровавленной пасти дверей.