Крымскй щит
Шрифт:
Но время показало, что надежды эти были напрасными. Красная армия в 41-м быстро научилась обороняться. И пусть не так же быстро, но научилась наступать.
Симферополь, по сути, был брошен немцами без яростного сопротивления. Что-то успели заминировать, но не всегда успевали взорвать; в нескольких местах, в частности возле железнодорожного вокзала и завода Анатра, какие-то подразделения оборонялись, прикрывая отход своих частей на Бахчисарай и Севастополь. С ними следовало поступать как должно: бить до последнего и побыстрее.
Кроме того, город следовало вычистить от всевозможной фашистской нечисти, остававшейся в нём. Прежде всего, конечно, от оккупантских прихвостней — предателей и полицаев. Их оставалось на брошенной немцами территории предостаточно — не торопились фрицы забирать их с собой, видимо, срабатывала пословица: «предавший единожды…» Или осталось что-то даже в сорок четвертом году в гитлеровской армии от гордого прусского духа? Немцы неохотно забирали эти свои сомнительные приобретения… И так вшей хватало…
Соответственно, хватало забот и у партизан: выжигать и давить эту гадость, как в прожарочной.
Именно таким было задание Ставки, приведшее и партизанский отряд Беседина к подступам Симферополя: зачистка города.
В Лозовом партизан встречали жители села. Встречали с радостью победы, слезами о тех, кто ее не дождался. Со всем избытком чувств исстрадавшейся души.
И проявление этих чувств бывало неоднозначным, хоть и вполне понятным после всего, что им пришлось пережить…
Навстречу партизанам, наполняя и их сердца чувством неизбежной, а теперь и окончательной победы, из-за крутого поворота выползли, лязгая громадными гусеничными траками, два тяжёлых КВ.
Группа партизан, отправленных по наводке жителей Лозового за здешними предателями, поймала двоих. Они тащили их за ноги и руки и, видимо, в порыве праведного гнева вознамерились было бросить фашистских подсвинков под танковые гусеницы проходящих «Климов».
Должно быть, особенным злобствованием отличились эти Иуды, раз никто из жителей и не шелохнулся слова сказать в их защиту. Только отпрянула, брезгливо морщась и отворачиваясь, возбуждённая толпа. И вдруг…
— Отставить! — раздался грозный рык Беседина.
Умел он подать и такой истинно «командирский голос». Умел сказать Фёдор Фёдорович и слова нужные, без митингового пафоса, но просто, доходчиво и с чувством.
— Немедленно отставить! Под танки победителей цветы бросать надо, а не эту фашистскую мразь. Оставьте их до суда. Пусть они перед людьми ответят, за что, за какую такую чечевичную похлебку, продали они Родину и свой народ!
Танки прошли, с лязгом срывая гусеницами землю, с рёвом клубя сизыми дымами дизельного выхлопа.
Предателей заперли в подвале бывшего сельсовета, выставили часового. А партизанский отряд, кто на конях, разбрызгивая копытами весеннюю грязь, а большинство — пешим маршем, прошёл войскам навстречу, к посёлку Марьино…
Близко совсем показались крыши Симферополя. Пока только рыжая черепица путанных, как лабиринт, окраин… И бурые, клубящиеся дымы пожарищ в по-новому ясном апрельском небе…
От Советского Информбюро:
13 апреля подвижная группа фронта освободила Симферополь.
Вместе с войсками фронта в освобождении Симферополя участвовали партизаны 1-й бригады (командир Ф.И. Федоренко, комиссар Е.П. Степанов) Северного соединения, 4-й бригады (командир Х.К. Чусси, комиссар А.Н. Бережной) Южного соединения, подпольщики под руководством А.И. Косухина и В.И. Бабия, группа румынских антифашистов, возглавляемая Михаилом Михайлеску.
Подавляя ожесточенное сопротивление гитлеровцев…
Где-то частили, перекликаясь с лаем немецких пулеметов, армейские «Дегтярёвы», взрывал ущелья центральных, купеческой застройки, улиц ружейно-автоматный треск и гулко бухала полковая «сорокопятка» — вспугивала стайки городских голубей, немногих оставшихся за годы голодухи…
На подходах к улице Воровского партизаны прошли мимо советского танка, который, вероятно, был подбит немецким самолетом с воздуха. И тут, в начале улицы, в окне одного из кирпичных двухэтажных домов глазастый Шурале заметил враждебно-знакомый абрис немецкой каски.
Вместо того чтобы броситься в ближайшую проходную, по крайней мере затаиться за выступающим углом дома, татарин пустился на восточные базарные хитрости. Он сам вдруг стал красться, воровато пригнувшись, вдоль консолей домов, но при этом… пятясь от товарищей и направив на них дуло своего карабина.
Яшка Цапфер даже остановился, озадаченно чухаясь в стриженом затылке, оглянулся на Володю…
Володя и сам заметил странное поведение татарина и уже хотел было через плечо Цапфера крикнуть Сабаеву что-то вроде: «Ты что, спятил, так пятиться?!» — как на плечо его легла ладонь Хачариди.
Серёга отрицательно помотал головой, не глядя на Володьку, а вглядываясь… Вглядываясь, куда это так отчаянно косит узкими глазками отважный татарин.
Не менее внимательно следили за Шурале и два немца за мутными стеклами окон…
— Партизан, что ли? — спросил Генрих напарника, Гербига.
— Да вроде не похоже… — пожал плечами тот.
Шурале и впрямь вид имел типичного татарского «оборонца»: армейский радикулитно куцый ватник, не по сезону ушанка, облитая свиной кожей; самозарядный карабин Симонова, конечно, на немецкий «маузер» даже издали не похож, да не те времена нынче, чтобы железяки перебирать… И вообще поведение татарина для победителя было как-то…
— А «уголков» на рукаве у него нет…