Крысолов. На берегу
Шрифт:
— Ничего, приятель, — сказал Дуайт. — Я все понимаю. Только вот на борт вас уже не возьму. Мне надо думать обо всей команде.
— Ну, ясно, кэп, я ж понимаю. Я «горячий» и, наверно, с каждой минутой становлюсь горячее.
— А сейчас как самочувствие?
— Покуда в порядке. Может, вы спросите мистера Осборна, долго еще я не скисну?
— Он думает, примерно еще день, а потом вам станет худо.
— Что ж, с последним днем мне здорово повезло, — отозвался из лодки рыбак. — Вот была бы досада, если б пошел дождь.
Дуайт засмеялся:
— Правильно, так и надо рассуждать. Скажите, а что делается на берегу?
— Все умерли, кэп… ну, вы это, верно, и сами знаете. Я побывал дома. Мать с отцом лежат мертвые в постели… по-моему, они что-нибудь такое приняли. Пошел поглядеть на свою девушку, а она тоже мертвая. Не надо было мне туда ходить. Ни собак, ни кошек не видать, и птиц нет, ни единой живой твари… тоже, верно, все перемерли. А так вроде все как было. Я виноват, что удрал с корабля, кэп, а только рад, что воротился домой. — Он помолчал минуту, потом прибавил: — У меня есть своя машина, и есть чем ее заправить, и своя лодка есть, и подвесной мотор, и вся рыболовная снасть. И денек выдался славный, погожий. Лучше уж вот так, в родном городе, чем в сентябре там, в Австралии.
— Ну, ясно, приятель. Понимаю вас. Может быть, вам нужно что-нибудь такое, что мы для вас выложим на палубу? Мы уходим и сюда больше не заглянем.
— А на борту нет таблеток — знаете, которые враз прикончат, когда человеку станет совсем худо? Цианистый калий?
— У нас их нет, Ральфи. Если хотите, я выложу на палубу пистолет-автомат.
Рыболов покачал головой.
— Пушка у меня и у самого есть. Погляжу в аптеках на берегу, может, там что-нибудь такое найдется. Хотя, пожалуй, пуля лучше всего.
— А больше вам ничего не нужно?
— Спасибо, кэп, на берегу есть все, что надо. И задаром. Передайте от меня привет всем ребятам.
— Передам, приятель. А теперь нам пора. Желаю наловить побольше рыбки.
— Спасибо, кэп. У вас под началом хорошо служилось, уж простите, что я сбежал.
— Это ничего. А теперь мы пошли, берегитесь винтов. — И Тауэрс обернулся к помощнику: — Командуйте в машинное и ложитесь на курс, десять узлов.
В тот вечер Мэри Холмс позвонила Мойре. Была поздняя осень, дождь лил как из ведра, вокруг дома Дэвидсонов в Харкауэе свистал ветер.
— Дорогая, — сказала Мэри, — получена радиограмма. Они все живы-здоровы.
Девушка, ахнула от неожиданности:
— Как они ухитрились сообщить?
— Мне только что звонил капитан Питерсон. Сообщение передано с той загадочной радиостанции, из-за которой их послали в рейс. Радировал лейтенант Сандерстром, и он сообщил, что все здоровы. Правда, замечательно?
Нахлынула такая радость, что Мойра едва не потеряла сознание.
— Чудесно! — прошептала она. — А можно им ответить?
— Сомневаюсь. Сандерстром сказал, что отключает передатчик и что там нет ни одного живого человека.
— О-о… — Мойра помолчала. — Что ж, наверно, нам только и остается запастись терпением.
— А ты хотела передать что-то определенное?
— В общем, нет. Просто хотела кое-что сказать Дуайту. Но с этим можно и подождать.
— Деточка! Неужели…
— Нет.
— И ты хорошо себя чувствуешь, это правда?
— Гораздо лучше, чем пять минут назад… А как ты, как Дженнифер?
— Малышка — прекрасно. У нас все хорошо, вот только дождь без конца. Может, ты к нам выберешься? Мы с тобой сто лет не видались.
— Я могу приехать как-нибудь вечером, после работы, и переночевать.
— Это будет чудесно!
Два дня спустя вечером Мойра доехала до станции Фолмут и под моросящим дождиком стала одолевать две мили подъема в гору. В квартирке Холмсов стараниями Мэри уже пылал огонь в камине гостиной. Мойра переобулась, помогла Мэри искупать и уложить малышку, и они поужинали. Потом уселись на полу перед камином.
— Как по-твоему, когда они вернутся? — спросила Мойра.
— Питер говорил, примерно к четырнадцатому июня. — Мэри потянулась к календарю, что лежал позади нее на столике. — Еще три недели с маленьким хвостиком. Я вычеркиваю дни.
— Ты думаешь, они вовремя пришли в то место… ну, откуда послали радиограмму?
— Не знаю. Надо было спросить капитана Питерсона. Может, позвонить ему завтра утром и спросить, удобно это?
— По-моему, не страшно.
— Пожалуй, позвоню. Питер говорит, это его последнее поручение по службе, когда они вернутся, он останется без работы. Я все думаю, может, нам бы в июне или в июле съездить куда-нибудь, устроить себе каникулы. Зимой тут так противно — сплошь дождь да ветрище.
Мойра закурила.
— А куда ты хочешь поехать?
— Куда-нибудь где потеплее. В Квинсленд или вроде того. Ужасно неудобно без машины. Наверно, придется везти Дженнифер поездом.
Мойра выпустила длинную струю табачного дыма.
— Пожалуй, с Квинслендом будет не так-то просто.
— Из-за этой болезни? Но ведь до него очень далеко.
— В Мэриборо уже началось, — сказала Мойра. — А он только самую малость севернее Брисбена.
— Но есть же еще теплые места, не обязательно в той стороне?
— Да, пожалуй. Но эта штука упорно движется на юг.
Мэри круто повернулась, поглядела на подругу.
— Слушай, ты серьезно думаешь, что дойдет и до нас?
— Думаю, да.
— И что же, по-твоему, мы все от этого умрем? Мужчины не ошибаются?
— Наверно, так.
Мэри повернулась, отыскала среди бумаг, раскиданных на кушетке, каталог садовых цветов.
— Я сегодня заходила к Уилсону, купила сотню желтых нарциссов, — сказала она. — Луковицы. «Король Альфред» — знаешь этот сорт. — Она показала картинку в каталоге. — Посажу их в том углу у ограды, где Питер убрал дерево. Там их не спалит солнце. Но если мы все умрем, наверно, это глупо.